Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 103

В силу этого же я чувствую, что мое мироощуШе" ние тянет меня назад в отношении моих идей и все время возвращает к отсталому уровню среднего француза.

Но мудрость заключается в том, чтобы согласовать свои мысли и свои побуждения. По крайней мере, когда ты скорее художник, нежели кто-либо еще, когда можешь жить и творить не иначе, как в тепле определенной среды.

- Хорошо хоть, что в ходе этой войны я почти нигде не пишу, ибо наверняка наговорил бы глупостей и увяз бы в соглашательстве со всей этой необъятной трусостью, причем даже не прессы, от которой нечего ждать, кроме гадостей и низостей, а журналов, мира интеллектуалов, в этой необъятной трусости, которая гораздо хуже наивного цинизма писателей той войны. Из-за этой необъятной трусости они даже не повторяют чудовищного вранья своих предшественников. Они сдерживают себя, следят за собой, они не хотят, чтобы их называли жалкими подражателями Барреса. В особенности Мориак дрожит за свою задницу; его демонический и негативный католицизм, его глухая педерастия, воспоминания о том, как он отсиживался в тылу в той прошлой войне, - все это принудило его к своего рода дисциплине, которую, правда, он неоднократно нарушал в своих статьях в "Пари-Суар" в начале войны. Нынешний Дюамель чувствует себя посвободнее. Его эмоции, беспокойства, стенания почти не отличишь от завываний богатой вдовушки, в образе которой он появился во время первой войны, когда писал "Цивилизацию".1 Впрочем, прокисшие сливки этой толстовской книги ничем не лучше рассуждений академика 1940.

К несчастью, пишу еще немного для "Пети Дофина", "Же сюи парту" (но очень редко) и этого "Ревю Франсез" Мольнье. Явно лишку. В "Насион" я пользуюсь свободой, но все же...

1 Имеется в виду книга французского писателя Жоржа Дюамеля 34-1966) "Цивилизация 1914-1917" (1918).

Чистое, достойное молчание имело бы больше веса. Все же я не пишу больше для "Фигаро" и "НРФ".

- Написать: "Память мне изменяет", литератур, ный портрет Виктории Окампо, рассыпав в ней аллюзии на Эмилию Бронте и двух-трех женщин, о которых я еще не говорил: Кора Каэтани, Николь Бордо...

Случись мне раньше прочитать Гюисманса, я бы лучше распорядился своим талантом, смирился со своими изъянами и недостатками и нашел свой стиль, Я заснул за чтением "Соборам в 1908 или 1909-м.

Прочитал в одной английской газете, что вся английская промышленность прекращает работу на Троицу. Некоторые заводы закроются на неделю. И это после Мюнхена и Норвегии. Прелестная небрежность декадентских стран. Старость надо уважать.

Раньше на улице Сент-Опостен было одно заведение с красивыми голыми женщинами. Как когда-то в бывшем № 122 по улице Прованс, там были в основном женщины высокие, хорошо сложенные, перемежавшиеся женщинами чуть помельче, но не ростом, а телесами, с некоторым переизбытком нежной и сочной плоти. Ради разнообразия я наведывался порой в заведения, где женщины всегда одеты и лишены этого почти непостижимого глянца, которым они покрываются, оставаясь целый день нагими. У женщины, которая все время ходит раздетой, пусть она и в борделе, какая-то живая и словно бы подернутая светом кожа. У тех, кто одеты, кожа печальная, волнительная своей грустью.