Читать «Дети победителей (Роман-расследование)» онлайн - страница 220

— Ваш билет, проездной?

— Да я на следующей остановке сойду, — ответил он тихим голосом.

— Бери билет! — неожиданно взорвалась контролерша, как все женщины, ненавидевшая неудачников.

— Эх ты, а еще кольцо на руке, — к чему-то ирреальному вздохнул мужик.

— Да? А у тебя вон зубы золотые! — в той же стилистике ответила бабенция.

— Всего один, — процедил тот. — Я тебе что, его вырву?

Обычно я улыбался, слушая троллейбусные склоки. А тут мне стало стыдно за великую родину.

— Красавица, — неожиданно громко произнес Сурен и улыбнулся женщине, держа в руке развернутую сторублевку, — он едет с нами — мы платим.

Выходя из троллейбуса на остановке «Гознак», мужчина обернулся в нашу сторону и поблагодарил кивком головы. На расстоянии нескольких метров от нас день и ночь работала фабрика, печатавшая миллиарды денег. Мы были совсем рядом…

Вышли из троллейбуса на пересечении прямых, разводящих нас в стороны, на следующей остановке — «9-го Мая».

— Хорошая остановка, мы — дети победителей! — поднял Сурен вверх указательный палец.

Купили в киоске четыре бутылки «Рифейского» пива. На лавочке, у которой не было спинки, сели лицом друг к другу, оседлав ее, как наездники. Слева темнела сосновая стена леса, справа горели светляки города.

Прикуривая, я зажег спичку и мельком прочитал нацарапанное на стене: «KLEVER КЛЕВЫЙ»…

Мы пили «Рифейское» из горлышек, курили коричневые армянские сигареты «Ахтамар» и разговаривали о жизни и смерти.

— Ты знаешь, у меня есть стихотворение на армянском — о таких, как ты…

— О каких — «таких»?

— О тех, которые родились в других странах, чужих городах, кто думает, говорит и пишет не на древнем языке своей крови, о парнях, что никогда не видели своей исторической родины…

— Моя Родина, Сурен, — это Рифейские горы, — ответил я и сделал длинный глоток одноименного напитка. — Армения — это кавказская сказка, которую передают из уст в уста поколения эмигрантов. А родину предков не видел даже мой отец. Он говорил мне о глиняных домах Трапезунда, о пыли и крови резни, в которой погибли его сводные братья и первая жена деда, пел песни армянских боевиков, рассказывал о монастырях, названия которых уже не помнил…

— Мармашен, Кечарис, Макраванк — эти?

— Может быть… Сам он бывал только в одном монастыре — на Белой горе, это здесь, в Кунгурском районе.

— Он ездил туда молиться?

— Он не умеет молиться… Это было в шестидесятых — мне тогда исполнилось лет десять. Он говорил, что храм стоит на высокой горе. Что когда он приехал туда, глинистая дорога была размыта дождями, и всех, прибывших навестить родных, поднимали вверх в тележке трактора.

— Там жил кто-то из ваших родственников?

— Да, сумасшедший брат моей мамы — дядя Миша. В голодные военные годы он тронулся умом, несколько лет жил с нами, но потом его пришлось отдать в психоневрологический интернат, который находился там — в здании бывшего храма на Белой горе. Я так и представлял себе эту обитель в детстве: лес, гора, полуразрушенная церковь из красного кирпича на вершине, ветер, снег, небо… И больные души.