Читать «Дегустаторши» онлайн - страница 142
Розелла Посторино
– А как Франц?
– Сейчас в основном занимается внучками: приехали с отцом на каникулы в Германию и вечно торчат у него в парикмахерской, пока он стрижет или бреет клиентов. Те, больше из вежливости, чем из интереса, пытаются завязать разговор: как вас зовут, сколько вам лет? А девчонки отвечают по-английски. Клиенты, естественно, ничего не понимают, и Франца это очень веселит. Он аж раздувается от гордости, что его внучки говорят на другом языке, – совсем на них помешался, как стал дедушкой.
– А мне кажется, твой братишка всегда был с придурью.
– Думаешь?
– Роза, он ведь столько лет вам не писал!
– Ну, он говорит, что хотел сжечь за собой мосты: на немцев после восемнадцатого года косо поглядывали, некоторым даже пришлось сменить фамилию… А потом, когда Америка вступила в войну, он места себе не находил от страха, что его интернируют.
– Да-да, помню я эту историю, еще какое-то блюдо обвинили в немецкой пропаганде… Дайка вспомнить…
– Блюдо – в пропаганде? А,
– Точно,
Он тоже смеется, но смех сразу же переходит в резкий грудной кашель, заставляющий его поднять голову. Может, нужно помочь ему, как-то поддержать?
– Что мне сделать?
Грегор откашливается и как ни в чем не бывало продолжает:
– Телеграмма, что он тебе послал, помнишь?
Кашель – привычное зло, но сейчас он слишком хочет поговорить.
– Забудешь такое… – говорю я. – «Может, кто из вас еще жив?» – и ничего больше, только номер телефона и адрес.
– Вот ведь молодец, а? И ты позвонила только ради того, чтобы проверить, не шутка ли это.
– О, ты тоже помнишь! А Франц, услышав мой голос, лишился дара речи.
Грегор снова засмеялся: я не думала, что все будет так просто.
– Когда в конце месяца девчонки уедут в свой Питтсбург, Франц совсем свихнется, вот увидишь. Но он ведь сам решил вернуться в Берлин. Бывает, люди вдруг отчего-то понимают, что должны вернуться.
– Ты ведь тоже вернулась в Берлин.
– Это не считается. Я ведь не по своей воле уехала из Гросс-Парча.
Грегор замолкает, отворачивается к окну: наверное, думает о своих покойных родителях, которых так больше и не увидел. Впрочем, как и я.
– Мне их тоже очень не хватает.
Грегор не отвечает. Пижама у него с длинными рукавами, простыня натянута до середины груди.
– Тебе не жарко?
Нет ответа. Откидываюсь в кресле, снова скрещиваю руки. Похоже, я ошиблась – это вовсе не просто.
– Раз ты приехала, – говорит он через некоторое время, – значит я скоро умру.
Настает моя очередь не отвечать.
– Согласись, глупо умирать, когда ты вернулась, – улыбается Грегор.
Я улыбаюсь в ответ, и мои глаза наполняются слезами.
«Согласись, глупо умирать, когда ты вернулся домой», – говорила я ему всякий раз, как он опускал руки. Теперь точно не умрешь – уж прости, я этого не допущу.
Он похудел на пятнадцать килограммов, в лагере, куда его упрятали, голодал, заболел пневмонией и с тех пор страдал хронической мышечной слабостью. А потом охромел, потому что его перестали лечить: сбежал в бреду из госпиталя, увидев на соседней койке одноногого и решив, что его тоже готовят к ампутации. Боль тогда замедлила его движения и сделала легкой добычей поискового отряда. Я не могла представить, чтобы он добровольно пошел на столь рискованный шаг: совсем не похоже на Грегора.
