Читать «Двое и война» онлайн - страница 75
Надежда Петровна Малыгина
Спешащие нетерпеливы. Они выискивают впереди малейшую брешь и устремляются туда, как на пожар. Наверное, этих людей ждут важные, не терпящие отлагательства дела, думаю я и уступаю им дорогу. Тогда на меня, как на столб, налетают идущие позади — и те, кто спешат, и те, кто просто гуляют, и даже те, кто умеют чувствовать себя в этом напористом, сильном потоке легко и свободно, как рыба в воде. Последним я завидую. Они замедляют шаг у витрин: стоят, любуясь лавиной несущихся по улице машин, и затем вновь, как горячий нож в масло, входят в поток или выходят из него. И никто не мешает им, и никому не мешают они. А я, пытаясь выбраться на обочину, оказываюсь на пути у встречных. Отчаянно, наперерез всем выбираюсь на кромку тротуара, иду по ней. Тороплюсь с теми, кто спешат, замедляю шаг, когда рядом идут медленно. И вот уже опять людская река подхватывает меня, несет, бросает в сквозняковые подземные переходы, в прохладные станции метро и выплескивает из них на жаркие улицы, пахнущие горячим асфальтом и отработанным газом автомашин. Исхлестанная толчеей, выныриваю на перрон пригородного вокзала, вхожу в вагон электрички и с облегчением опускаюсь на сиденье.
Наверное, из всякого города, даже из того, в котором когда-то жил и учился и который теперь, в отдалении, любишь больше прежнего, важно уехать вовремя, чтобы сохранить радость встречи с ним и ощутить грусть расставания. А я задержалась, упустила свой срок и окончательно измоталась в столичной суете. Теперь я хочу одного — уехать немедленно. Но ближайший поезд, на который продаются билеты, ночной и останавливается на каждом полустанке. Лететь самолетом? Тогда придется ехать в кассу аэропорта. А усталость вконец растаскала мои силы, оставив лишь то, что бывает, когда нет ничего, — непреоборимое желание лечь и закрыть глаза. Раз так, значит, уезжаю домой неудобным, ночным, пассажирским.
«Печаль низвергает человека с вершины совершенства…» Вспоминаю эти слова и думаю, что нет, не печаль, а страшная усталость, когда силы исчерпаны, как вода в колодце, до донышка и нужны время и сон, чтобы они набрались вновь, низвергает человека с вершины совершенства.
Ночь разбита. Глаза слипаются, голова отяжелела, и мозг оплетен клейкой сонной паутиной. Бездумье и безразличие. Спать, спать… Но вот поезд отходит. Вокзал с его суетой, тусклым светом, запахами пыли, карболки и несвежих буфетных закусок остается позади. Теперь уже невозможно да и незачем бороться со сном. Когда ты, измотанный, уставший, наконец можешь лечь и сои мягко навалится, завладеет тобой, понесет тебя в свои глубокие таинственные просторы, это блаженство. Засыпаю на влажном белье боковой плацкартной полки, как никогда не засыпали, наверное, в своих постелях королевы.
…Утро. В окна вагона заглядывают солнечные лучи. В ногах у меня, покачиваясь в такт стуку колес, сидя дремлет молодой солдат. Когда я вижу военных, у меня теплеет в груди. Я люблю военных. Потому что они напоминают мне о тебе, о нашей с тобой фронтовой юности. Потому что кто-то из них несет и мою и твою палочки в бесконечно длинной эстафете жизни. А я всю жизнь несу в себе эту тайную любовь к военным. И мне кажется, странным и несправедливым, что я должна проходить мимо них, как мимо чужих, незнакомых людей, должна сдерживаться, чтобы не сказать: «Здравствуйте!» Хотя бы только это: «Здравствуйте!» Наверное, так, не смея ни улыбкой, ни словом, ни жестом выдать себя, любят чужого мужа или чужую жену.