Читать «Двое и война» онлайн - страница 41

— Проводить надо.

— Где живет-то она?

— На улице Металлистов, второй дом от угла.

— Ну пойдем, пойдем потихоньку, касаточка.

Она отстранила женщин, ухвативших ее под руки:

— Спасибо. Я сама. — Переступила через порог, шатаясь, будто пьяная, побрела по улице. Улицу заволакивало туманом. Туман перешел в метель. Холодный, насквозь пронизывающий ветер гнал навстречу клубы снега, взметал вверх, в густую седую мглу.

— Вот, распечатала варенье, — сказала Елена. — Зачем? Зачем я его распечатала?..

17

В печи бушевало, гудело, билось пламя.

Утром Елена открыла глаза и почувствовала себя здоровой. Увидев спальню, наполненную белым светом, поняла, что выпал снег. Сколько же она пролежала? Если выпал снег, значит, больше месяца. И выкопана ли картошка? А огород…

Она ничего не помнила, ей казалось, будто она легла спать и проснулась, когда выпал снег. Странное чувство легкости и такой же снежной чистоты лежало у нее на душе. Она смотрела на огонь в печи, как на экран кино: закатное небо, равнины, дебри таежные, горы, люди. И война — зарева пожаров, охватывающих деревни, пикирующие самолеты, бегущие в атаку солдаты, вскинутые в небо стволы зенитных батарей, стремительно несущиеся танки. И снова — горы, равнины, закатное небо. И люди. Люди в звериных шкурах, в пестрых одеждах. Бегущие, упавшие, стынущие на снегу… Может, это пляшут в огне души умерших и погибших? Подумалось вдруг, что вот так, глядя на огонь, можно увидеть Ивана.

Елена испугалась: ведь только что ей пришла мысль, будто это души умерших и погибших…

Вошла Зойка, положила на стол хлеб, кинулась к матери:

— Мамочка, ты выздоровела?

— Ага. И знаешь, Зойка, хочу печеной картошки с соленым огурцом.

— А тетя Тоня нам щей наварила!

— И щи тоже будем есть. Корочку хлебную чесноком натрем. До чего ж здорово!

Зойка весело скинула пальтишко. Улыбаясь, то и дело взглядывая на мать, доставала из корзины под лавкой картошку, кидала в печь. Елена подгребала картофелины кочергой, отодвигала от огня, чтобы не сгорели.

Словно почувствовав, что Елена поднялась, примчалась Тоня.

— Родненькая моя, так уж ты меня напугала, так напугала! Все бред, бред. И все про войну, будто ты сама там была. Ну, как теперь-то?

— Да будто я не хворала. Встала, и все. Легко, светло. И есть хочу, как волчица голодная.

— А ты и голодная, родненькая моя. Только воду подслащенную и принимала.

— Покорми-ка меня, Тоня. И чаем напои.

— Сейчас я, сейчас, — суетилась Тоня. Громыхала посудой, резала хлеб, доставала из подполья соленые огурцы, грузди.

— Кто же солил-то? — спрашивала Елена.

— Я солила. Не знаю уж, понравятся или нет? Огурцы со смородиновым листом, с хреном… Ну, все готово. Вы садитесь, а я сейчас — только за хлебом слетаю.

— Садись. Не обеднеем. А обеднеем, так к тебе же и приду. Нет у меня, Тоня, никого дороже и роднее тебя, — неожиданно призналась Елена. Тоня заплакала, уткнулась ей в плечо.

— Иван далеко, сама понимаешь, — продолжала Елена.