Читать «Двое и война» онлайн - страница 38

— О чем говорить-то?

— Ой, Лена! Каменная ты… Ну ладно, побегу картошку варить. Жениховыми поцелуями была б сыта, да и те только в письмах.

— Приходи, когда щи сварятся, — пригласила Елена.

— Приглашательница! У меняло ведро картошки, не меньше. А ты эвон последнюю очистила. Чем жить-то будем, Лена?

— Хлеб дают. Лебеда да крапива окрест растет. Нарвем да щей наварим.

— А сама сегодня сказала: чего без толку ноги маять да обувку бить? — выдала ее Зойка. — Едва крапивы нашли. А лебеды и вовсе нету. Уж всю повырывали.

— Так мы вдоль речки ходили, близко. А если к Юрьеву оврагу пойти — там, поди, можно сколько хочешь нарвать.

Во второй половине дня Елена отправилась в военкоматовскую финчасть.

— А у вас, бабушка, сын на фронте? — спросила она сухонькую старушку с выпуклыми глазами.

— Три! — ответила та. — Три сына да двое внучат. А два сына — командиры.

— И часто пишут?

— Не шибко. От меньшого внука как-то три месяца не поступало ни строчки. А потом как привалило сразу пять штук. Читали задом наперед. Сперва последнее, потом первое, потом середину. Едва разобрались.

— Что же, почта задержала?

— Что и как — не скажу, не знаю. Внучек не сообщал, а мы и не допытывались. У них дело сурьезное, военное. Мало ли что? А мне, матери да бабке, главное, чтоб живые.

— Для всех главное, чтоб живые.

— Вот-вот. А что и почему — это не мое старушечье дело.

Женщины говорили о займе, о том, кто и на сколько подписался в их семьях, перебирали цены на черном рынке.

— Буханка хлеба сто пятьдесят рубликов…

— Кило картошки — пятьдесят…

— Вот и получается, бабоньки: стоим мы тут в очереди, считай, за одной весточкой, что живы наши мужья да наши сыны.

— А я так думаю: чем спекулянту какому отдавать эти денежки, лучше на облигации подписаться. Или в фонд обороны сдать. У государства цены неизменные.

— Да, точно. Мой-то говорил: сколько, мол, до войны на три сотни всяких железок государство делало, столько и теперь. — Это сказала бабка с выпуклыми голубыми глазами. Перехватив Еленин взгляд, махнула рукой: — Тебе-то не надо. Ты с дитем. А нам, старикам, что? Нам по карточке хучь и голодно, да в самую пору. Вот и понесу денежки сынов моих на облигации. Возвернутся они к ним, только в другом виде — ружьем али пулеметом.

— Это как же — хоть и голодно, да в самую пору? — смеясь, спрашивал кто-то.

— Ружья, бабушка, охотникам нужны, а не солдатам.

— На фронте винтовки да автоматы.

— Шибко много вы понимаете, нонешние, — тоже смеялась старуха, обнажая беззубый рот. — Мой-то, пришедши со службы, не помню уж, в котором году дело было, только и певал, бывало: «Солдатушки, браво, ребятушки». Да еще: «Наши жены — ружья заряжены…»

«И в самом деле, — думала Елена, — для государства пятьсот рублей стоят столько, сколько и до войны. А мне теперь при таких-то ценах на базаре что они? Копейки! Одни копейки!»

Получив деньги, она отправилась на завод. Робко постучала в кабинет секретаря партийной организации.

— Как бы мне деньги в фонд обороны сдать?

15

Лето пришло пыльное, душное. И трудное. Картошка и соленая капуста кончились давным-давно, а до нового урожая было далеко. Цены на рынке взвинтились. Ожили, зашевелились, развернулись торговки, спекулянты, перекупщики. Тон базару задавала старуха Евстигнеева, мать Степана.