Читать «Двое и война» онлайн - страница 140

Короткая стоянка. Ты вылезаешь из танка, идешь к развалинам, меж которыми, расщепленное снарядом, лежит большое полуобгоревшее дерево.

Я тоже соскакиваю с брони, подхожу. Подняв с земли лопнувший чугун, ты говоришь:

— Знаешь, каким я помню себя? Когда из такой вот посудины на этом самом месте угли ел. Года полтора мне было.

Значит, здесь был твой дом… Позади развалин и пепелищ, отдельно, стоит избитая снарядами церковь с помятыми куполами, с проломанной дверью. За церковью — кладбище с березовыми крестами, с немецкими касками на них.

— Сровнять, — приказываешь ты, кивнув на кресты, и быстро, стремительно шагаешь на край села. Наверное, тебе хоть одну минуту надо побыть одному.

Стаскиваю раненых в глубокий, с пологим берегом овраг. Их уже больше двадцати, почти все нуждаются в срочной эвакуации. А как и на чем произвести эту самую эвакуацию? Многим нужна операция. И может быть, не меньше — вода. Глоток воды. И что важнее — пробираться с котелком к речке за водой для «тяжелых» или вытаскивать с поля боя очередного раненого? Я уползаю из оврага — от стонов, беспамятства, вопросов, соленых словечек в бреду, от просьб и немых вопросов. Жестокость войны проявляется даже в том, что нет времени свернуть цигарку кому-то из этих беспомощных сейчас людей.

Вытаскивая с поля боя одного раненого, слышу стоны других. За ними нужно вернуться как можно скорее, иначе их настигнет еще одна пуля или осколок, может быть последний. А я давно уже знаю, как, не давая ни минуты покоя — и днем, и ночью, и в бою, и на отдыхе, — грызет душу санитарки такая вот смерть бойца, в которой она, санитарка, без вины виноватая. Если бы можно было сразу, в одно мгновение вытащить с поля боя всех раненых, перевязать, укрыть надежно!

И потому, перевязывая в овраге автоматчика с простреленным плечом, я уже тороплюсь к сержанту, который остался на краю ржаного поля с раздробленной голенью. Сержантом оказывается Ванюшка Петляков.

— Видишь, мы и в самом деле вместе! Не обманул начсанмед, — весело говорю я, пытаясь отвлечь Ванюшку от мыслей о ноге. Напрасно.

— Все, отвоевался, да? — спрашивает он. И сам же отвечает: — Отвоевался, Иван Терентьевич. Все.

— Что ты, Ванечка, дорогой! Все будет хорошо. Все будет хорошо! Да, а что там ребята — Петя, Костя, старшина Редькин? Как они? Живы? Воюют?

— Да, отплясал, Иван Терентьевич, оттопал, — не слушая меня, твердит Ванюшка. — Все. Безногий. Калека. Эх!..

Разрезаю сапог, накладываю повязку, вместо шины прибинтовываю к ноге планшетку, снятую с убитого немецкого офицера, а сама все говорю, говорю. С преувеличенным интересом осведомляюсь, когда это он, Ванечка, успел стать сержантом — в боях или еще до них, там, в Подмосковье? Преувеличенно сердито ругаю комбата автоматчиков, действующих вместе с нашими танкистами, и его фельдшера: где у них санитары, где санинструкторы? Почему не вытаскивают, не перевязывают своих бойцов? А Петляков молчит.

— Ты что, в рот воды набрал, Ванечка? — преувеличенно весело спрашиваю я, поглядывая на танки — не загорелся ли, не остановился ли какой из них? Ну вот, так всегда… Надо тащить в укрытие Ванюшку, а тут остановился танк. Летел, словно ветер, и вдруг замер на месте как вкопанный. Значит, подбит. А экипаж, наверное, ранен…