Читать «Две тысячи журавлей» онлайн - страница 3

Я отшатнулся от кувшина и испуганно сглотнул. Сон… жуткий сон! Бред. Я в чём-то вымок, тёплом. Это кровь? Тьфу, это я вспотел. И вообще, просто уснул на солнце, вот и привиделся тот кошмар.

Хотя как ни были страшны бывавшие у меня кошмары, однако же ощущение, что это были только сны, и вот я уже проснулся, быстро успокаивало меня. А тут я даже семь раз вокруг деревни обошёл, но сердце всё ещё билось неровно.

Если честно, мне ещё не доводилось присутствовать на чьей-то казни. И мне ни разу пока не удавалось увидеть поединок самураев, закончившийся чьей-либо смертью. А те драки, которые случались между крестьянами, никогда не заканчивались смертью кого-то из дерущихся.

Да, было дело, был год неурожайный. Собрались тогда наши мужчины со своими орудиями, какие были у крестьян: пики, палки бамбуковые, лопаты – и пошли к нашему даймё, просить отменить или уменьшить налог в этом году. Три двери в его доме сломали, по ходу, проникли в амбар с рисом. Сидели там упорно, дня два, тихо сидели. Самураи хозяина, конечно, ходили, поглядывали, не украли ли мы чего, но так ничего и не украли. А они не спешили обнажать против восставших свои мечи. Так они ходили, а наши сидели и ждали в амбаре, тихо. Пока сам даймё не явился – благо он в ту пору в Эдо к семье не ездил, в своих владениях был – и не спросил, что тут устроили? Тогда и нажаловались крестьяне, что не прокормиться, тайфун большой был, да слишком заливали ещё дожди – и не вызрело урожая на всех. Видно придётся детей новорожденных душить, чтобы стало меньше ртов, чтобы выжить уже большим.

Воин подумал часа два или три, не слишком долго думал, впрочем, а посланники ждали терпеливо его решения, волновались, смилуется ли? Хозяин вернулся быстро и сказал, что, так уж и быть, налогов меньше соберут нынче, а самым нищим семьям он сколько-то риса из своих запасов даст. Однако не имели мы права приставать к нему с жалобами.

Вздохнув, выступил к нему сын старосты, младший. Сказал, что он этот поход организовал, он всех и подбивал сходить – ему и отвечать. Его как главного зачинщика и казнили, чтобы нам неповадно было восставать. Навесили на шею табличку о его преступлении, провели через всю деревню, предавая позору и, заодно, остальных селян устрашая, чтобы видели, к чему приводят бунты. Голову отсекли. Голову потом три дня держали на виду, а тело отдали для тренировок старшим сыновьям нашего даймё. Или, может, то отец им мечи новые подарил, вот и дал испытать?

Хотя, надо отдать должное хозяину: даже из-за бунта от обычаев не отступился – спутникам осужденного выдал связку медных монет, на последнее желание. Осуждённый колебался чуть-чуть – хотел отведать любимой гречишной лапши, но передумав, просил все монеты его отцу передать, пусть, мол, потратит на благо семьи. А сыну его удовольствия уже ни к чему. Какой там позор! Заступник! И думал-то в мгновения последние о семье! Все стояли, кто видел его в тот день, да плакали. И отец его горше всех.