Читать «Дамы плаща и кинжала (новеллы)» онлайн - страница 138

Елена Арсеньева

Однако, прежде чем поразмышлять о жизни нашей героини в доме Горького и о ее роли в судьбе писателя, стоит немножко приостановиться на первых шагах Муры в Петрограде.

Спустя годы она старательно распространяла версию о том, что ее арестовали чуть ли не в первые дни жизни в бывшей столице — за то, что купленные ею у какого-то спекулянта хлебные карточки оказались фальшивыми. Она уверяла, будто ее отвезли в Чеку и не пустили в расход только потому, что она умолила позвонить в Москву, Петерсу, который за нее и вступился — по старой памяти, так сказать. Разумеется, она тщательно скрывала факт своей вербовки, да и «товарищи по работе» помогали ей этот факт маскировать: например, когда она уже поселилась у Горького, там периодически устраивались Чекой обыски — весьма, впрочем, поверхностные, одну только комнату Муры прилежно перерывали сверху донизу. Глеб Бокий (начальник петербургской Чеки после убийства Урицкого), пристроивший ее в издательство к Чуковскому (который в данном случае тоже выполнял задание всесильной организации, ну и заодно оказался под действием чар Муры) и «курировавший» ее в Петербурге, делал вид, будто ее подозревают в связях с англичанами, и страшно злился на Зиновьева, который своей дурацкой ревностью мог затруднить внедрение Муры к Горькому.

Пришлось пойти на крайнюю меру. Муру снова арестовали, и тут уж Чуковский, которому Бокий намекнул, что надо делать, ринулся к Горькому, который в то время был, без преувеличения сказать, очень могуществен. Власти предержащие его снисходительно ласкали: ну как же, свой, ручной Буревестник революции, которого Мария Андреева приучила есть из рук большевиков! Поскольку Мура для Горького была еще никто и он мог не захотеть суетиться ради нее, Зиновьеву было рекомендовано заодно арестовать академика Ольденбурга, всемирно известного востоковеда-индолога, для освобождения которого Алексей Максимович мог горы свернуть. Что он и сделал… заодно вступившись за сотрудницу Чуковского, которую вскоре после этого Корней Иванович на каком-то редсовете и представил знаменитому писателю. И не преминул отметить: рыбка заглотила наживку. «Как ни странно, — записал Чуковский в дневнике, — но Горький все говорил для нее, распустил весь павлиний хвост. Был очень остроумен, словоохотлив, блестящ, как гимназист на балу».