Читать «Дама и лев» онлайн - страница 61

Брат-кантор Фульше чуть ли не бежал по галерее внутреннего двора к церкви. Вот-вот зазвонят к повечерию, а он заболтался с братом-аптекарем, выпросив у него настой коры бука на сладком вине вместо отвратительной примочки из лука и куриного жира, которую тот предлагал поначалу. У аптекаря было особое пристрастие к использованию лука в своих снадобьях, но Фульше категорически отказался терпеть жуткую вонь, которую извергал бы во время пения псалмов, если бы прикладывал луковую кашицу к зубам. Он ускорил шаг: братья, должно быть, уже собрались на хорах в ожидании кантора: он должен был руководить их пением во время ночной службы. В нише у дверей стоял армарий, в котором хранились священные книги. Он собирался открыть его, чтобы достать антифонарий, когда заметил, что в глубине галереи молча замер один из братьев. Низкорослый, тщедушный, мальчишка, должно быть, хотя без сомнения старше пятнадцати лет, потому что по уставу в монастырь давно уже не принимали облатов. Ряса с капюшоном, которую ему выдали, была широка, а рукава длиннее на целую пядь, чем требовалось. Подол волочился по полу. Черты лица его выражали смирение: опущенные глаза, молитвенно сложенные руки, склонённая голова. Юный брат, без сомнения, новиций, дрожал, явно нервничал. Фульше показалось странным, что аббат ни словом не упомянул о том, что в братстве появился новый член. Правда, с тех пор, как кантор мучился адскими зубными болями (потому что без сомнения сам дьявол наслал их на него в наказание за сквернословие), ему было не до мелких монастырских новостей. От бесконечных примочек, отваров и настоев он потерял бы счёт времени, если бы не благословенные колокола, отбивающие часы.

Фульше смотрел на новичка благосклонно. Когда он сам поступил в монастырь Мон-Фруа в качестве новиция, он так же, между молитвами, дрожал и замирал от восторга перед красотой Творения. Ведь нет сцены более возвышенной, за исключением видения Богородицы с младенцем на руках, чем хор братьев-цистерцианцев в белых одеждах, поющих псалмы recto tono во славу Господа. Он поманил новиция пальцем, чтобы не прерывать сосредоточенного молчания, показывая знаками, что тоже направляется на службу. Новиций не поднял глаз, но, помедлив, последовал за ним. Фульше взял антифонарий и через дверь, предназначенную для монахов, вошёл на хоры. Новиций шёл за ним. Через несколько минут голоса братьев уже трижды гармонично выводили начальные слова службы. «Domine, labia mea aperies, et os meum annuntiabit laudem tuam», а Фульше, как руководитель хора, приступил к третьему псалму, как предписывали правила устава святого Бенедикта. «Domine quare multiplicati sunt hostes mei multi consurgunt adversus me.» Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня! Стихи псалма свободно текли с уст Аэлис, служба несла ей покой и утешение. Падре Мартен обучил её начаткам латыни так что монахи ничего не заподозрили. Сердце её уже не колотилось так бешено, она перестала дрожать, а холодный пот, стекавший по спине, под рясой виден не был. Девушка глубоко вздохнула и наконец осмелилась оглядеться по сторонам. Она оказалась в последнем ряду хора, к счастью, вдали от главного алтаря, где аббат Гюг на скромном возвышении совершал мессу. Над алтарём возвышался процессуальный крест с распятием, единственное изображение Христа во всей церкви. Остальные стены огромного зала были пусты, но это не помешало Аэлис испытать изумление и восторг перед величественным сооружением, внутри которого она находилась. Гигантский свод, оканчивающийся стрельчатыми арками, возвышался на тридцать пье, этот тёмный, как ночь, потолок опирался на стройные колонны, подобные кипарисам, и казалось чудом, что они выдерживают тяжесть переплетающихся арок, нависающих над головой. Сначала Суйер, теперь Мон-Фруа. Все пути, которые прошла она с тех пор, как покинула родные стены замка Сент-Нуар, оставляли в душе её сильные и живые впечателения, будь это мелодичное пение монахов-цистерцианцев, которые, закончив славословие, сейчас приступили к предначинательному псалму, или ночь отчаянного бегства из Суйера, даже чёрная шкура пантеры на коленях у омерзительного Ришера – всё навсегда заняло своё место в её воспоминаниях. До чего же чудны пути твои, душа человеческая: несмотря на то, что ноги Аэлис вели её в Сент-Нуар, и она готова была спешить туда хоть пешком, хоть ползком, если придётся, чтобы узнать, как там отец, в последние дни память её сохранила гораздо больше событий, чем все, что накопила она в унылые часы ожидания в башне за изучением тривиума с отцом Мартеном или за прялкой, свивая в бесконечные нити хлопковое волокно и спрашивая себя, вернётся ли когда-нибудь Жиль из священного похода.