Читать «Гуманная педагогика» онлайн - страница 82
Геннадий Мартович Прашкевич
И стукнул палкой о пол:
«Ну, ступай!»
За столиком у окна меня ждали Ролик и Ниточкин.
«Слышал? — Ниточкин прямо кипел. Он вздевал над собой руки. — Танки выводят. Из Праги. Слышал? Пойду газеты куплю».
И умчался. А Ролик тут же налил.
Вид озабоченный: «Кочергина не видел?»
«Так он же не в гостинице живет».
«Потому и спрашиваю».
«Нет, не видел».
«Игорю пить нельзя. Совсем ему пить нельзя. Он с пьяных глаз врага классового может обнять».
Я пожал плечами.
Я все еще переживал слова Деда.
«Почему девку с заимки не увели?» Хороший вопрос.
Не терпелось поговорить о повести с Роликом, но он уже сам заметил:
«Вот увидишь, завтра Дед всем вломит».
Я не поверил: «Так уж и всем?»
Ролик кивнул уверенно.
«И мне?»
«А ты похвалы ждешь?»
«Если честно, не просто похвалы».
Суржиков посмотрел удивленно.
«Мне книга нужна!» — объяснил я.
На этот раз он кивнул вполне понимающе.
Да и чего тут не понять? На Сахалине тоже следят за известными именами.
Кто там сейчас на острове? Ну, Санги. Ну, Ткаченко. «Я и непечатным бы словом не побрезговал». Вот-вот. «Да на ком учиться нам, не на ком и не с кого нам». А ведь похвала известного человека много значит.
«Мне книжка нужна, Ролик!» — повторил я.
«Вот так нужна! — провел я по горлу ребром ладони. — Живет в Кемеровской области в Сибири одна барышня, — слово барышня я, конечно, перенял у Деда, — звать Соня. А я уехал. Далеко уехал. На остров. Не то, чтобы сильно хотел уехать, но оставаться в Тайге было нельзя, так сложились обстоятельства. Теперь мы с ней переписываемся, — пояснил я. — Соня учится в техникуме, а я преподаю. Рою землю копытами, обещают квартиру. Понятно, если женюсь. Выйдет книга, подам заявление в Союз писателей, — признался я. — Вызову Соню на Сахалин».
«Может, проще вернуться?»
«В Тайгу?»
«Почему нет?»
«У Сони семья».
Ролик присвистнул от удивления.
«Да нет, — спохватился я. — Просто у нее сестер много».
«А что, на Сахалине трудно найти приличную девушку без сестер и даже без родителей?»
«Мне Соня нужна».
«Не слишком много всего сразу?»
«А чем я хуже других? — почему-то вдруг всплыли в голове не совсем понятные слова деда о самках и барышнях. Как-то не вязались они с его барственностью и избыточностью. — Я же не гор золотых требую. Ты вот собираешься в Ригу, а мне остров нравится. Книжка поможет. Книжка многому поможет. Но не сборник общий, а именно отдельная книжка. И чтобы мое имя на обложке. Соня увидит, все простит».
«А уже есть что прощать?»
«Да ладно ты».
«Похвала Деда тебе зачем?»
«Ну, как… Для самоутверждения…»
«Тогда вот что, старик, — покачал головой Ролик. — Ты себе голову чепухой не забивай. Дед четверть века провел вне страны. Ну да, знаю, можешь не говорить, прощен, живет на общих основаниях, но не забывай, не забывай, старик, что Дед все равно считается эмигрантом. Бывшим — да. Но у людей хорошая память. Пропагандист белого адмирала. Ты думай, думай. У Деда руки не в крови, потому и прощен. Всего лишь. А вот Чехов Андрей Платонович — фронтовик, известный писатель и с первого вздоха и навсегда с нами».
Ролик так и сказал: с нами.
