Читать «Гуманная педагогика» онлайн - страница 46

«Лет двадцать пять назад спала родная сцена, и сон ее был тяжек и глубок, но вы сказали ей, что «Бедность не порок», и с ней произошла благая перемена. Бесценных перлов ряд театру подаря, за ним «Доходное» вы укрепили «место», и наша сцена, вам благодаря, теперь не «Бедная невеста». Заслуги ваши громко вознеслись, а кто не ценит их иль понимает ложно, тому сказать с успехом можно: «Не в свои сани не садись».

«Ну, — спросила, — кто написал такое?»

Леша не смутился. «Зачем мне всё помнить?»

И воззрился на Деда. Верил в Деда. И мы воззрились на Деда.

Дед с удовольствием удобно уложил руки на своей тяжелой палке.

«Хвалю, барышня. Цитируете редкую публикацию. «Северный вестник», если не ошибаюсь. — Прикинул что-то про себя. — Нет, не ошибаюсь. Одна тысяча восемьсот девяносто четвертый год. Санкт-Петербург. Апухтин. В память о драматурге Островском».

«А Федор Подшивалов? О ком это ты написал?»

«Неужели по имени непонятно? — удивился Невьянов на такой вопрос Коли Ниточкина. — Федор Подшивалов — это большая величина. Это наш исконно крепостной мыслитель!»

«Хра фра бра. Где такой родился?»

«В Смоленской губернии».

«А точнее?»

Да в Сычевском, в Сычевском уезде родился наш исконный крепостной мыслитель, неожиданно рассердился Леша. Там, в Сычевском уезде и родился, там выучили его на повара-кондитера. Оттуда при барине князе Лобанове-Ростовском Федор не раз выезжал во Францию, в Швейцарию, вот как бывает с русскими людьми, бывал на русско-турецком фронте. Совсем крепостной человек, а скоро заговорил по-французски и по-немецки. Чтил законы и обычаи всех стран, но своей — особенно. И свой главный философский труд под названием «Новый свет и законы его» крепостной философ Федор Подшивалов (сразу видно, что не дурак) отослал (сам отослал) в Третье отделение канцелярии императора Николая I — на имя графа Александра Христофоровича Бенкендорфа. «Прошу покорнейше оценить мой труд». Очень надеялся, что ответят быстро, и граф, надо ему отдать должное, с ответом не стал тянуть, отправили философа в Соловецкий монастырь, лучшего места для вдумчивых рассуждений и не найдешь. А то придумали! Всеобщая свобода. Всеобщее равенство. Всеобщее братство. Так, знаете ли, можно договориться и до Октябрьской революции.

А потом, одумавшись, во всем разобравшись, отправили крепостного мыслителя еще дальше — в Сибирь.

Там он и пропал где-то. Может, до советской власти дожил, человеком стал.

«Хра фра бра. Как так, дожил? От Николая-то Первого до Второго?»

Пришлось опять вступить в разговор Чехову. «Литературе нужна правда, — доверительно покачал он головой. — Только правда. Ничего другого. А вы, Невьянов, на мой взгляд, пока еще неуверенно работаете с архивными материалами».

«Так я же говорю, перед самым приездом потерял деньги!»

Так и закончился наш первый рабочий день.

Зато в баре гостиницы, куда переместились некоторые семинаристы, я наконец услышал про Деда кое-что стоящее. И не от европейской штучки Суржикова, а от бритого Хунхуза, который почему-то разделил с нами компанию.

Оказывается, летом в Хабаровске побывали два шотландских поэта.