Читать «Гуманная педагогика» онлайн - страница 35

Сама ужаснулась.

А он ждал восторгов.

Твою мать! Ведь открыла дверь.

А сказала? Два слова. «Ну, ступай!»

И это все о Вредной Лошади.

Кстати, Дед никогда не рассказывал Марье Ивановне (раковинке его души) о своих бывших женах. Правда, Марья Ивановна ими и не особенно интересовалась. Только однажды (случайно) заглянула в тетрадь. «Я и Зоя. — Дед утром записал сон. — В каком-то поезде. Дымно, грязно. Остановка. Названия не помню. Я вышел. Зоя осталась».

Дальше читать не стала.

Но за обедом спросила: «Что пишешь?»

Ответил (думал о чем-то своем): «Роман…»

Ну, роман, это ладно. Приятель Деда (Васька Ажаев) тоже написал роман.

Целая бригада московских редакторов работала над записками Васьки Ажаева, бывшего заключенного. Начальник лагеря превратился под перьями опытных спецов в умелого знающего инженера, зэки — в обычный трудовой элемент, хотя какая, в сущности, разница, если важнейший трубопровод проложен.

Сталинская премия!

«А о чем твой роман?»

«Наверно, о прошлом…»

«О твоем?» — поежилась.

«О нашем», — подчеркнул.

«Зачем тебе такое? Пусть прошлым занимаются ученые историки».

Ученые историки! Дед недовольно постучал палкой в пол.

Настоящие историки далеко. Пьют самогон в Шанхае, паром горячим отгоняют злых духов от испорченного паштета в Харбине. В Шанхае — Кропоткин, скатившийся к историческим анекдотам, в пыльном Харбине — златоуст Иванов, на глазах перерождающийся в нациста. Ну а в Пекине профессор Широкогоров — тщательно специальной линейкой измеряет дикарские черепа.

Что они понимают в живой истории?

Накануне нового одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года случилось неожиданное. Вызвали Деда в крайисполком и вручили ключи от отдельной квартиры. Даже Пудель, черный (волосами), милейший, все понимающий Дмитрий Николаевич, был потрясен. Сами вызвали, сами вручили! Ключи! От отдельной квартиры. И кому? Бывшему белоэмигранту! Да, раскаявшийся, не спорим. Но другие (более достойные, не будем скрывать) встречают новый год в переполненных коммуналках…

Но погоду Пудель прекрасно чувствовал.

Сам предупредил: переезжайте!

Ну и что, что под самый праздник?

Вот ненароком заберется в вашу отдельную квартиру отчаявшаяся какая-нибудь мамаша, втащит коляску с ребеночком, вы что, выкинете эту мамашу на мороз?

Дед твердо ответил: «Не выкину».

И отправился искать грузовую машину.

Хабаровск в веселых новогодних огнях. Счастливые граждане несут из гастрономов авоськи с водкой и закусками. За пару часов Дед, Пудель и Хунхуз (Владимир Васильевич, сын убитого япсами партизана) перевезли в двухкомнатную квартиру на Карла Маркса раскладушку, стол, три стула, несколько пачек книг, какую-то посуду. Марья Ивановна, отставленная Маша с Кочек, раковинка души, суровая подружка, держала руку на своем громко бьющемся сердце, не верила случившемуся, боялась поверить (неужели и партбилет вернут?), только поглаживала огрубевшими от работы пальцами трубку телефона — подумать только! и телефон!