Читать «Гуманная педагогика» онлайн - страница 15

Геннадий Мартович Прашкевич

Марья Ивановна о прошлых женах Деда узнавала от Пуделя.

Конечно, все услышанное принимала осторожно, как бы с некоторой неохотой, но (к Пуделю) со скрытой благодарностью. Знала, что отец Веры Анатольевны (второй жены Деда) был царский генерал-майор (со всех сторон — малина), мать — писательница, тоже царская, не из каких-то Кочек, не из Ойротии. Здоровья и любопытства той Вере было не занимать. Не могла пройти мимо увиденного, всегда хотела вникнуть. В двадцатом году, например, под железнодорожной станцией Тайга среди сложенных на обочине мерзлых трупов Дед увидел убитого офицера с книгой в руке. Как так? Какая книга? Морозное бледное солнце в розово-белом дыму, ни звука, ни скрипа, твою мать, почему офицер с книгой?

Но останавливаться не стал.

А вот Вера не поленилась бы остановиться.

Удивлялась: «Ты почему не посмотрел? Хотя бы название!»

Вера к названиям книг относилась как к окнам. Одни бывают пыльные, непроницаемые, как бы в мутных потеках, другие — пронзительно ясные. За неистребимое любопытство отличницу Веру оставляли при кафедре русской истории Императорского Санкт-Петербургского университета, но в ноябре четырнадцатого она сама, добровольно, ушла на фронт. На все у нее сил хватало. Сестра милосердия под Варшавой, в Галиции, на Западном фронте — под Минском, на Северном — под Ригой; Георгиевские медали «За храбрость» третьей и четвертой степени, Аннинская золотая — второй степени, Владимирская серебряная.

С мужем встретилась только в Перми.

Ох, этот самый неслыханный пермский период!

Самогон, караулы, крестьяне, опасливо объезжающие заставы.

Хорошая водка. Плохая водка. Русский язык, твою мать. Самогон. Все как взбесились, никого не поймешь. Еще сын родился. По имени Гришка. Вера вставала рано, решительно умывалась, убиралась и, подтянутая, с ребенком на руках (никому Гришку не доверяла), отправлялась в отдел снабжения уездной продовольственной управы, где служила. Впрочем, весной девятнадцатого пермский период окончился. Деда вызвали в Омск — вице-директором Русского бюро печати, показывать людям оскал красного зверя, открывать глаза сомневающимся.

Русское бюро печати — это борьба против революции.

Самое надежное оружие такой борьбы — насилие, но против кого?

Против брата, отца? Но как рассказать солдатам и офицерам, что кровь у нас одна? Правда, с оттенками. Как успокоить и вдохновить? Как уверить в едином (с оттенками) Божьем начале?

«Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен».

Был, возможно, такой человек и в летней Перми, и в зимнем Омске, и в пыльной ветреной Чите, только носил на плечах светлую офицерскую шинель с золотыми погонами.

В Омске Бюро печати разместилось на Театральной площади в доме Липатникова.

Руководил заведением профессор Устрялов — высокий, с серебряной бородкой, в очках. «Теория права как минимума нравственности в исторических ее выражениях». Известная работа. Деду поручил газеты, плакаты, пропагандистские воззвания. Умел любое дело организовать. Так хорошо умел, что в двадцать пятом году, вернувшись из эмиграции в новую Россию (и такое случалось), от самого Сталина услышал в свой адрес (на XIV съезде ВКП(б)) нечто вроде одобрения. «Служит у нас на транспорте. Говорят, хорошо служит. Ежели он хорошо служит, то пусть мечтает о перерождении партии, мечтать у нас не запрещено».