Читать «Гуманная педагогика» онлайн - страница 132

Геннадий Мартович Прашкевич

С Васькой Дед под телятину выпил не одну бутыль спирту.

«Василий Васильич Казанцев. И огненно вспомнились мне — усищев протуберанцы, кожанка и цейс на ремне. Ведь это же бесповоротно, и образ тот, время, не тронь. Василий Васильевич, ротный: «За мной — перебежка — огонь!» Василий Васильевич — прямо, вот, видите, стол у окна. Над счетами согнут упрямо, и лысина, точно луна. Почтенный бухгалтер. Бессильно шагнул и мгновенно остыл. Поручик Казанцев? Василий? Но где же твой цейс и усы? Какая-то шутка, насмешка, с ума посходили вы все! Казанцев под пулями мешкал со мной на Ирбитском шоссе. Нас дерзкие дни не скосили, забуду ли пули ожог? — и вдруг шевиотовый, синий, наполненный скукой мешок. Грознейшей из всех революций мы пулей ответили: нет! И вдруг этот куцый, кургузый, уже располневший субъект. Года революции, где вы? Кому ваш грядущий сигнал? «Вам в счетный? Так это налево». Он тоже меня не узнал! Смешно! Постарели и вымрем в безлюдье осеннем, нагом. Но все же, конторская мымра, — сам Ленин был нашим врагом!»

Арсений Несмелов написал.

А я не написал, думал в очереди Дед.

И уже никогда ничего не напишу, наверное.

Хотя мог бы. О многом мог бы. О Колчаковне, о художественных салонах Омска, о перестрелках на заброшенных сибирских полустанках, о воющих, плюющихся паром в снегах поездах, о лошадях, замерзающих на стеклянном льду Байкала, о зимнем перроне станции Тайга, окруженном плечистыми егерями генерала Пепеляева, о дымящейся полынье на реке Кан, отнявшей ноги у генерала Каппеля, даже о контуженом поручике Князцеве мог написать, командовавшем своему трубачу в уютном ресторанном зале отбой и вновь наступление…

Следующей выступила Волкова.

Она щелкала удобными железными зубами, сетовала, что не все поняла.

Вот какая-то в рукописи Пушкарёва заимка в тайге, в лесу, значит, кричит кукушка, бурундуки, о цветах даже не упоминается. А цветы, спрашивается, где? Куда цветы подевались? За такими, как Лев, девушки точно не пойдут. Зачем им бесхарактерные мужчины? Да самих этих девок, безжалостно щелкала Волкова железными зубами, этих тунеядок фирстовских, в суржиковское вагонное депо отослать, пусть послушают письмо в будущее!

Круглое катать, плоское таскать.

И Хахлов (Николай Николаевич) предъявил претензии.

Хра дра фра, признался, живет на свете уже почти сорок лет.

Вот, признался, пишет фельетоны, рассказы, даже поэма в прозе есть, как у Гоголя.

И все равно, признался, о чем бы он, Хахлов (Николай Николаевич, тридцать девять, Благовещенск) ни писал, как бы ни надкусывал слова, к женщинам он всегда — со всей душой. Какого бы возраста женщины ни были, он к ним — с полным уважением. Хра дра фра. А тут. Голос Хахлова сорвался. Это надо же! Девки фирстовские беспощадно бьют мальчишек, так что мать успокаивает: не искалечьте, не прибейте мальчишек, все равно, дескать, она умрет скоро. Хра фра дра.