Читать «Горькая соль войны» онлайн - страница 72

Что говорить, в том бою у каждого из них были свои задачи.

Один должен был выйти в тыл немцам, завершая их окружение, получить две пули в голову и хрипеть, лежа на белоснежном снегу, окрашенном его кровью.

Задача второго была — собрать силы, определить слабые места немцев и спланировать операцию по их разгрому.

Для первого из них люди были товарищами, с которыми он жил и с которыми любил и ненавидел; друзьями, которых он хоронил, оставляя на могилах деревянные пирамидки со звездочками, вырезанными из банок с американскими консервами. Имена и фамилии тех, кто не дожил до победы, неумело и коряво выводились на досках от снарядных ящиков.

Для полковника люди воплощались в красные стрелки, которые безжалостными клещами готовы были сомкнуться на горле измученного и обмороженного врага.

Фамилии участников боя совсем ни при чем. Думается, что полковник не знал убитого командира разведывательной роты, который своей смертью обеспечил выполнение задачи, поставленной перед его ротой. Разведчик, скорее всего, тоже не знал фамилии полковника, который ради победы над врагом планировал возможную смерть своего подчиненного, у которого еще не было семьи.

В многотомной «Истории Великой Отечественной войны» я не нашел даже упоминания о случившемся бое.

У каждого своя память о битвах и сражениях.

Запоздалая награда

Дед вернулся из военкомата смущенный и достал из кармана коробочку.

— Вот, — сказал он. — Дали.

На ладони у него светился эмалью орден Отечественной войны второй степени. Награда искала его тридцать пять лет и нашла, когда он уже почти забыл о войне, если только можно забыть разрывы снарядов, рвущих тела в клочья, ужас и азарт атаки, бессонные ночи в окопах передового охранения, плен, чужеземную лающую речь, голод и тоску о Родине, куда ты уже не надеешься вернуться.

У деда было три жизни — первая довоенная, если не льготная, то хотя бы молодая, вторая — спрессованная в пять лет войны и похожая на осколок снаряда, топорщащийся в разные стороны неровными зазубринами, и третья — нелегкая послевоенная жизнь, в которой энтузиазм был необходимым для выживания средством, как нитроглицерин для сердечника.

Дед сидел, разглядывая орден, потом поднялся и пошел прятать его в сундук, где лежали его другие награды. Их я увидел только после смерти деда — Синякина Василия Степановича.

Настоящие фронтовики скромны.

Они знают цену спешке, суете и галдящему крику, а потому никогда по властным местам дед не ходил, нигде не рвал на себе исподнюю рубашку и не кричал, что он за разные льготы и возможность купить югославскую стенку без очереди кровь проливал. Кровь он проливал совсем за другое. За то, о чем не говорят вслух, стесняясь высокой выспренности слов, — за кривобокую станцию Панфилово, за жену Нюсю, за детей — Николая и Антонину, за небо, колокольно дрожащее над степью бездонной синевой, за мир, в конце концов, в котором не будут падать бомбы.

За все время войны на Панфилово упали две бомбы — одна разорвалась во дворе районной милиции и убила жену начальника милиции, который жил по месту работы, а вторая рухнула рядом со школой, отвалив от нее кирпичный бок. В том, что бомб было мало, оказалась и дедова заслуга — для того он мерз и мок в окопах, для того и прошагал пешком полстраны.