Читать «Голубой журавль» онлайн - страница 61

Мария Никитична Казакова

— Что примолк? Ну что ж, если ты согласен... Подруги задушевной у меня нет и никогда не было — все одна и одна. Пусть будет задушевный друг... Домой идти неохота! — вдруг вырвалось у Дины.— Пойдем немного посидим.

В глубине школьного сада, вся увитая диким виноградом, приютилась беседка, мы направились к ней. Оказалось, там расположилась парочка, оживленно что-то лепетавшая, девушка при виде нас выжидательно умолкла.

Я вопросительно посмотрел на Дину.

— Присаживайся, не стесняйся! — Она снисходительно поглядела на парочку.— Эти голубки долго тут не пробудут — как-никак школьная территория. Подыщут себе местечко поукромней, где и обняться можно будет.

Парень засмеялся, вслед за ним и девушка; они поднялись и ушли.

Дина начала о каких-то пустяках. Я послушал-послушал и, не вытерпев, спросил:

— Давай серьезно, ты что, раздумала поделиться со мной?

— Я разве собиралась? — Она прикинулась непонимающей.— О чем же?

— Почему «твоя песенка спета», почему домой не хочется?

Тихонько вздохнув, она притянула поближе ветку винограда и принялась машинально обрывать с нее узорчатые листочки: сорвет, помнет в пальцах и кинет.

— Они ведь тоже живые,— подал я голос.

— О чем ты? Ах, да!..— Дина выпустила из рук ветку и спросила нечто совсем неожиданное: — Знаешь, что это такое: когда в семье никогда не было отца и с матерью отношения не сложились?

— Что значит «не сложились»? Почему?

— Не знаю, чья тут вина — моя или мамы. Обеих, наверное... Это тянется давно, и с каждым годом мы все больше чужими становимся.

— Но почему?

— Характер у мамы очень неровный! То «надышаться не может» на меня, как однажды она соседке призналась, а то начнет «рвать и метать», ничем ей не угодишь... Личная жизнь у нее смолоду не удалась. Я даже не знаю, кто мой отец, мама это почему-то скрывает. Все эти годы она пыталась найти мне хоть какого-нибудь отца, а может быть, себе мужа... Так тошно иной раз бывает — сбежала бы куда глаза глядят!

Замолчав, Дина принялась опять общипывать ветку, я не останавливал ее.

— Но почему все-таки «песенка спета» — неужели только из-за матери?

— По-твоему, этого мало? — Дина отчужденно взглянула на меня.— Хватит, не надо больше об этом. Моя жизнь не для твоих ушей. Да и не хочу я ни с кем обсуждать мать... Но и дома жить больше не могу.

И — совсем неожиданно — она заплакала. И сразу из привычной гордячки превратилась в слабую и беспомощную, показалась совсем-совсем близко — только протяни руку... Но стоило мне положить руку на ее плечо, как она, отстранившись, резко повернулась ко мне:

— Что еще? Может, обниматься полезешь?

— Почему так грубо, Дина? — спросил я грустно.— Чем я обидел тебя?

— Характер такой, что тут непонятного? Пора бы привыкнуть!

Ее слез как не бывало. Порывисто поднявшись, шагнула к выходу, но вдруг остановилась и, жестом поманив меня к себе, провела рукой по моему лбу, как бы разглаживая его. Сказала примирительно:

— Перестань хмуриться, а то у тебя между бровей морщинка обозначилась.— Немного помолчав, прибавила: — Знай: я не жалею, что распахнулась тут перед тобой.