Читать «Голубая акула» онлайн - страница 55

Костя задумался:

— Тогда лучше нагрянуть туда днем. Хозяин нам ни к чему: мужчина недоверчивый, попусту слова не проронит. Зато хозяюшка — душка (он чмокнул щепоть). А как хлебосольна! За стол сесть сядешь, а выбраться трудно, брюхо мешает. А что ты думаешь? Я, кстати, уж и проголодался. Едем-ка сейчас, нечего откладывать!

— Погоди… — Меня вдруг взяло сомнение. — Можно ли так сразу? И что я ей скажу?

Легонький покровительственно потрепал меня по плечу:

— Скажи ей «Добрый день». Остальное она скажет сама.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Роман подслеповатой барышни

Угощенья, какими потчевала нас с Костей Марфа Спиридоновна Парамонова, запечатлены в моей памяти лучше, чем я бы того желал. Среди воспоминаний, которые было особенно трудно прогнать в голодные и холодные годы войны и военного коммунизма, они занимали весьма почетное место.

С тех пор как установился так называемый НЭП, память о тех картинах, ароматах, восторгах языка и нёба перестала быть столь въедливой. Но и теперь остерегусь задерживать внимание на сих раблезианских прелестях, тем паче что сегодняшний обед давно позади, а стакану чая с подсохшим пирожком не дано усмирить фурий, что пробуждаются в желудке при этих сочных, золотистых воспоминаниях…

— Костик, голубчик, ну как же мило, что вы привели Николая Максимовича! Вот уж спасибо, удружили старухе! — Марфа Спиридоновна, впрочем, мало походила на старуху. Она была на диво сдобна, совсем как те свежие пышки, которыми… тьфу, пропасть! Опять я об этом!

— Николай Максимович премного наслышан о вас, — замурлыкал Легонький. — О гостеприимстве вашем, об уюте вашего дома! При его службе эти мирные радости еще дороже. Вы только подумайте, с чем приходится сталкиваться товарищу прокурора, сколько горя и зла проходит пред его очами…

«Пред очами» походило на явное издевательство. Я показал Легонькому под столом кулак, который, впрочем, не произвел на болтуна ни малейшего впечатления.

Марфа Спиридоновна пригорюнилась:

— От зла да горя никто не заговорен.

Момент был удобен, и я, подавляя смущение, пробормотал:

— Да, я слышал, ваша семья пережила потерю.

Далее, как и предсказывал Легонький, хозяйка говорила, нам же оставалось только слушать. Это было печально и, похоже, совсем без толку. Я узнал, что пропавшая девочка была «как куколка», что у нее были глазки, губки, ножки, что колясочку в палисадничке оставили только на одну минуточку — хватились, колясочка стоит, а Дашеньки нет.

Слушать подобное горько, даже когда ясно видишь, что говорящая, повторяя одно и то же в тысячный раз, уже не испытывает былого отчаяния. Платочек к глазам прикладывает, вздыхает, скорбит, конечно, и все же… да простит мне Господь, но, внимая Марфе Спиридоновне, я подумал, что и в ней гибнет актриса. Увы, домашние спектакли слишком хорошо научили меня распознавать таланты. Мне случается делать это в самых неподходящих случаях. Стыжусь, браню себя, а все равно распознаю, как проклятый.

Худо, что ничего нового я из рассказа Парамоновой не почерпнул. В старых протоколах все было записано именно так, только без уменьшительных словечек. Видимо, напрасно я потревожил эту женщину, зря пробудил в ее сердце тяжелые воспоминания. Мне захотелось, прежде чем откланяться, хоть как-то отвлечь Марфу Спиридоновну от горестных мыслей. Я уже знал тогда, что, если человек кокетничает своей болью, это еще не доказательство, что боль притворна.