Читать «Голубая акула» онлайн - страница 156

— А стихи ты любишь?

Я был уверен, что Муська пренебрежительно фыркнет. Но она меня опять удивила:

— Да. Я и зуб-то простудила, когда читала на сосне «Чтеца-декламатора». Там много такого… — Не найдя подходящего определения, она шумно вздохнула и прибавила: — Я бы дала вам эту книгу. Но Светлана ее зажала и не возвращает. Как отниму, сразу принесу!

У меня не было ни малейшей охоты соперничать со Светланой. Никогда не любил стихотворных сборников подобного рода. Поэты толпятся в них, словно просители в тесной приемной: каждому, когда подходит его черед, велят рапортовать коротко и по существу — мол, не рассусоливай, братец, много вас… Но мне стало до смерти любопытно, что это за стихи такие, если они могли настолько овладеть Муськиным воображением.

— Расскажи, пожалуйста! Мне очень интересно. Каких авторов ты больше всего любишь?

Почесав в затылке движеньем извозчика, когда он колеблется, сколько запросить с седока, юная ценительница стихов повесила нос:

— Фамилий я не запомнила. То есть Лермонтова, конечно… Надсона… Пушкина, само собой… Но остальные… Вот «Сакья Муни» — вы не знаете, чье это? Может быть, Мережковского, но в точности не скажу. А как там страшно… и красиво… Ну, когда гром, молнии с небес, а он все равно говорит: «Всевышний, ты не прав!» И Бог, сам Бог уступил ему!

Я смотрел на нее, пораженный. Мне-то представлялось, что Муськина на глазах расцветающая женственность, запросы которой так безжалостно изгнаны из повседневного обихода, нашла приют и утешение на страницах «Чтеца-декламатора». Что великолепный профиль недоступного Шурки Гинзбурга мелькает перед глазами читательницы, заслоняя столбики стихотворного текста. А она там с Богом спорила, на своей сосне! Не зная толком, грустить о ней или восхищаться, я попросил:

— Прочти что-нибудь наизусть!

Не тот Муська человек, чтобы ломаться. Она еще раз почесала в затылке, посопела и призналась:

— «Сакья Муни» я целиком не помню. «Герострата», который у Надсона, тоже не совсем. И потом, в этом «Герострате» есть что-то глупое. Но одну вещь я знаю до конца… да, это точно. — Она стала читать ровно, твердо, чуть нараспев. И вновь мною овладело знакомое ощущение нереальности происходящего.

Кто-то играл на скрипке, и «упадали волоса на безумные очи». Надобное в интересах рифмы «безмолвие ночи» не заставило себя ждать. Но дальше было про струны:

Их рассказ убедительно-лживый Развивал невозможную повесть, И змеиного цвета отливы Соблазняли и мучили совесть. Обвиняющий слышался голос, И рыдали в ответ оправданья, И бессильная воля боролась С нарастающей бурей желанья…

Стихи были так себе. Даже я это понимал. Но почему, ради всего святого, почему именно эти стихи? Она ничего не знает, зеленоглазая чужая девчонка, забредшая сюда от скуки или из жалости. Кто же это смеется надо мной, кто ей подсказывает из темного угла?