Читать «Голландское господство в четырех частях света. XVI—XVIII века» онлайн - страница 146

Если мы вернемся к голландцам, которые в золотой век остались в Нижних Землях (Нидерландах) у Северного моря, то увидим ту же историю. Типичным из тех иностранцев, которые осуждали голландцев как обычных примитивных «охотников за талером», был Рене Декарт, которому следовало бы подумать, прежде чем писать из Амстердама: «В этом огромном городе, где, кроме меня, не найти ни одного обывателя, кто не занимался бы торговлей, все так сильно озабочены собственной выгодой, что я смог бы прожить здесь целую жизнь, не встретив ни одного нормального человека». Абсурдность такого поверхностного суждения становится очевидной, если вспомнить, что среди современников Декарта в Амстердаме жили художник Рембрандт, поэт Вондел и специалист по античной филологии Каспар Барлеус. Современник Декарта, гугенот Жан Париваль, проживший в Соединенных провинциях 36 лет, издавая свои Les Delices de la Hollande — «Голландские удовольствия» (Лейден, 1662), был более доброжелателен и справедлив, когда цитировал «этого великого поэта Барлеуса» и описывал богатые коллекции библиотек Амстердама как доказательство того, что состоятельные торговцы и бюргеры этого города в своей пылкой погоне за торговой выгодой не пренебрегали заботой о литературе и образовании. Джон Локк оказался первым, кого сочувственный и великодушный прием, с которым он, будучи в Амстердаме политическим беженцем, столкнулся в научных кругах, побудил опубликовать некоторые из своих работ. Тем не менее многие иностранные визитеры продолжали клеймить сословие правителей как состоявшее исключительно из жадных до прибыли торговцев — и это в то время, когда Уильям Темпл подчеркивал, что большинство из них являлось прекрасно образованными и с юных лет подготовленными к государственной службе джентльменами и что здесь больше не было «мелких торговцев или ремесленников, как это принято считать иностранцами и что является предметом насмешек над их правительством». Далекая от того, чтобы слыть исключительно страной обывателей, земля Рембрандта, Бонд ела и Гюйгенса имела поборников и Афины Паллады, и Меркурия; и если первые составляли относительно небольшое меньшинство, то это в равной степени справедливо и для любой другой эпохи или любой другой нации.

Здесь скорее уместна критика правителей-олигархов, которые составляли правящий класс, поскольку они, превратившись в привилегированную прослойку — в некоторых отношениях ее можно назвать едва ли не кастой, — все больше пропитывались французской культурой, зачастую вплоть до отречения от собственной. Французское культурное влияние всегда было сильно, и во времена принца Фредерика Генриха двор штатгальтера в Гааге являлся одним из самых офранцуженных. Тем не менее культура и цивилизация земли Рембрандта оставалась по сути своей голландской. О ее взлете наглядно свидетельствуют живопись, литература, музыка и архитектура Нидерландов в последнюю четверть XVII в. Впоследствии иностранное влияние, особенно французское, нашло себе благодатную почву среди правителей-олигархов и богатых бюргеров — в ущерб всему голландскому. Ко второй половине XVIII столетия офранцуженность «правящего меньшинства» и тех, кто подражал их образу жизни, стала практически повсеместной. Родители общались с детьми на французском, а многие взяли себе за правило никогда не читать голландскую литературу. Ученая дама из Утрехта, поклонница Босуэлла Елизабет ван Тёйль ван Сероскеркен, известная также как Белль ван Зёйлен, о которой тот писал, что «в ней нет ничего голландского, кроме имени», представляла собой разительный контраст с дамами кружка Muiderkring, Анной и Марией Румер-Вис-хер, даже не знавшими французского.