Читать «Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера» онлайн - страница 15

Герхард Вальтер Менцель

Но Лессинг, словно игрок, вытянувший из колоды козырного туза, выложил свои сведения, выделяя каждое слово:

— А что вы скажете, если я докажу вам, что одно сочинение Беренгария — обстоятельное, детальное сочинение, — судя по всему, самое значительное — сочинение, которое нигде никогда не упоминалось, о существовании которого не подозревает ни один человек, — сочинение, о котором даже столь осведомленный ученый как наш милейший профессор Шмид утверждает, что его нет вообще, — а из-за полного неведения об этом сочинении выстроены целые вавилонские башни предположений, — так вот, что вы скажете, если я смогу вам доказать, что такое сочинение все же существует и находится у нас, среди неопубликованных вейсенбургских рукописей?

Лессинг извлек из портфеля лишенный титульного листа и начала, изуродованный подчистками и позднейшими вставками манускрипт, с которым он не расставался все последние дни. Бережно протянув профессору Шмиду вываливающийся из переплета том, он решительно произнес:

— Я хотел бы предложить вам, дорогой Шмид, совместно опубликовать этот до сегодняшнего дня никому не известный ответ Беренгария Ланфранку и тем самым раз и навсегда спасти пошатнувшуюся — можно даже сказать, загубленную, — репутацию этого отважного ученого!

Шмид протестующе воздел руки:

— Опубликовать произведение архиеретика? Он ведь сам загубил свою репутацию.

— Если однажды он и проявил слабость, то разве это значит, что он был неправ во всем? Он достоин жалости, а не презрения, — возразил Лессинг, — ведь он отрекся исключительно под страхом смерти.

Но Эберт с сомнением покачал головой и заявил:

— Должен признаться, дорогой мой Лессинг, я тоже не понимаю, кому пойдет на пользу такая публикация.

— Истине!

Цахариэ уткнулся жирным подбородком в воротник, он не желал расставаться с репутацией сатирика, принесшей ему некогда известность. И когда он заговорил, скрытая ирония явственно чувствовалась в его то слишком громком, то неестественно тихом голосе:

— Истина — какое великое, многозначительное слово! — произнес он с издевкой. — Истина! Но мы ведь учим и воспитываем не для того, чтобы снискать славу правдоискателей!

Он помолчал и продолжал уже серьезно:

— Так вот, я не спрашиваю, подобно нашему милейшему Эберту, кому это пойдет на пользу, я спрашиваю, кому это повредит, если кое-что так и сгинет в безвестности, сокрытое плащом Клио?

Лессингу претили подобные разговоры. Ведь известно: истина никогда не прокладывает себе дорогу сама. Желая положить конец спору, он холодно произнес:

— Не знаю, должны ли мы жертвовать счастьем и жизнью ради истины; и уж во всяком случае, мужество и решительность, необходимые для этого, суть качества, которые у нас либо есть, либо их нет. Но одно я знаю твердо: если хочешь служить истине, то твой долг делать это до конца или не делать совсем, а если делать, то ясно и недвусмысленно, без недомолвок, без сомнений в ее силе и полезности!