Читать «Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера» онлайн - страница 130

Герхард Вальтер Менцель

Поэтому понятно, что даже его терпимый друг, пастор Фогель, не возражая против гениально своевольной орфографии Рихтера, все же протестует против его своеволия в одежде. В свою защиту Рихтер приводит сначала разумные обоснования (что носить открытые рубашки здоровее, что не носить парика — значит экономить деньги и время), но потом называет истинные причины: если общество им недовольно, то еще больше он недоволен обществом, он вынужден плыть против течения, чтобы сохранить в себе то, что считает своим достоинством; ему наплевать на мнение людей, потому что ему не нужны никакие должности, а только угол, где он мог бы работать; подобно Диогену в своей бочке, он хотел бы освободиться от всяких потребностей, чтобы независимость позволяла ему карать пороки власть имущих.

Карать, говорит он. Но для этого нужно могущество, хотя бы только поэтическое. Он уверен, что уже обладает им. В самоуверенности у него нет недостатка. Она средство, чтобы освободиться от душевной зависимости, порожденной бедностью. Без такой уверенности в себе он едва ли был бы способен в тех условиях творить. Когда некий сосед в Лейпциге пожаловался домохозяину Рихтера на неслыханно вызывающую одежду студента, этот студент написал ему: «Вы презираете мое ничтожное имя, но советую Вам запомнить его». А когда мать упомянула, что надеется когда-нибудь увидеть его проповедником в Гофе, он презрительно ответил: «Меня насмешил Ваш благочестивый совет произносить душеспасительные проповеди в госпитальной церкви в Гофе перед старухами и нищими школьниками. Уж не думаете ли Вы, что быть проповедником большая честь? Этой чести может удостоиться любой жалкий студент, а сочинить проповедь можно и во сне… Я не презираю священнослужителей, но я не презираю и льнопрядильщиков, однако стать льнопрядильщиком не хочу».

Но изучает он все-таки — само собой разумеется — теологию; правда, изучает ее так, как Лессинг или как Гёте изучал юриспруденцию, — номинально, между делом. Его теологические интересы все больше и больше вытесняются философскими, помимо того, он по-прежнему испытывает огромную тягу к другим наукам. Наряду с «деяниями апостолов» он слушает курс логики, метафизики, этики, эстетики, английского и тригонометрии, совершенствуется во французском языке. Но числится теологом, и среди них он не единственный, кто голодает. Теология — наука бедняков. Только как теолог он может надеяться, что его освободят от платы за зачисление в университет и за лекции, предоставят стипендию и бесплатный стол; и только окончив этот курс, он, если будет достаточно прилежен и покладист, может рассчитывать на должность. Для простолюдина теология не наука о божественном, а единственный способ, приобретя знания, преуспеть в жизни. Феодальное общество накануне гибели, ему нужна целая армия тех, кто деятельно поддерживает его идеологию, и оно вербует их во всех слоях.

Но истинные познания Рихтер по-прежнему черпает из книг. Он почти не покидает студенческую каморку. Он по-прежнему получает книжные посылки из Рехау и сам посылает книги туда, сопровождая их своими комментариями. Он уже больше наставляет пастора Фогеля, чем получает наставления от него. И пастор признает это. «Когда-нибудь у Вас будет больше заслуг передо мной, нежели сейчас у меня перед Вами», — пишет он юноше, давая новую пищу его уверенности в себе. Рихтер посылает ему в благодарность библиографические списки из Лейпцига — города книг. Он внимательно штудирует каталоги книжных ярмарок и отмечает в них важные новинки. «К ярмарке выйдут разные примечательные книги. Кантовская „Критика разума“; она остроумна, свободна и мудра», В одном из писем к Фогелю он признается в «душевном наслаждении», которое доставляет ему наука.