Читать «Гномон» онлайн - страница 324

Ник Харкуэй

Мы со Стеллой обмениваемся полными ненависти взглядами над тарелкой с клефтико.

Через неделю мы говорим о задаче поиска классов сопряженности в группах кос, и я говорю нечто, что может показаться смешным, если посмотреть на нее с обеих сторон одновременно. Она целует меня в губы. Я чувствую вкус ментоловых сигарет и кока-колы. Я навеки принадлежу ей, она – мне.

– Вот так переплет… – говорил голос, и губы Стеллы исчезают, будто закрыл двери своего прежнего дома – навсегда.

* * *

– Переплё-от…

Очень странная акустика, гулкая и далекая одновременно, будто я оказался в огромном зале для игры в сквош. Когда открываю глаза, оставив Стеллу, я вижу человека, которого бы предпочел никогда больше не видеть. Это чрезвычайно сложная и нежеланная трансформация.

Николай Мегалос больше не красуется в научно-фантастической шапке. Она осталась в городе, а мы в глубинке, так что на нем белая рыбацкая рубаха и полотняные штаны. Может, все дело в похищении, но он мне уже не кажется таким забавным, как раньше. Он большой: мускулистый, внушительный, будто всю жизнь только и делал, что тягал сети или пахал землю, а не вещал о несуществующих вещах в гостиных за бокалом импортного вина. Бородатый, за распахнутым воротом рубахи бугрятся старые волосатые мышцы – так он меньше похож на греческого кузена отца Брауна, скорее на живое воплощение Гадеса.

Есть шанс, что вся эта история как-то связана с тем, что я недавно слил доброго патриарха и опустошил его счета, чтобы поправить дела других, менее заковыристых клиентов.

Задним умом я начинаю сомневаться, что это был лучший план.

– Переплет, – снова повторяет он для ясности.

Я не чувствую в его голосе сильной эмоции. То ли он готовится произнести долгую проповедь о прощении, то ли собирается меня до смерти избить. Не знаю, но в прощение от него я не очень верю. Христос сильно топит за прощение, и, если бы Мегалос вырядился в свои патриаршие тряпки, я бы слегка успокоился, но нет. Есть что-то осознанно-демонстративное в том, как он одет, некое утверждение в сандалиях, в грязных ногтях на пальцах ног, и мне нужно понять, в чем оно заключается. Стена явно не принадлежит христианскому монастырю, это что-то более древнее, полнокровное и кровавое. Сейчас Николай Мегалос будто позирует для картины «Старший размышляет», которая может относиться к любому году между основанием Афин и изобретением сотовой связи. Когда местные политики обращаются к деревенским идеалам, они не просто погружаются в древнее прошлое, но травят призраками националистов сопротивления в Белых горах Крита и прислушиваются к эротичному топоту сапог милитаризованной Греции. Это смягченный вариант предрассудков Косматоса, фашизм лайт-версии.

Его неподвижность меня тревожит. Сколько он просидел здесь, скрестив громадные лапы? Точно не меньше получаса. Похоже, он просто смотрел на меня, только на меня, ни на что больше, и ждал. Не изменил позу, когда я пришел в себя, никак не показал удовлетворения и вознагражденного долготерпения, когда заговорил.