Читать «Гиббон Э. - Закат и падение Римской империи. Том 2» онлайн - страница 451

Но благочестивый философ, искренне принявший и горячо поощрявший народные суеверия, предоставил самому себе привилегию свободного толкования и молча удалился от подножия алтарей в самое святилище храма. Сумасбродная греческая мифология провозглашала ясным и громким голосом, что благочестивый исследователь ее мистерий, вместо того чтобы находить в их буквальном смысле или повод к скандалу, или полное удовлетворение, должен старательно доискиваться сокровенной мудрости, которую древние из предосторожности прикрыли маской безрассудства и вымысла¹⁶). Философы Платоновой школы¹⁷), Плотин, Порфирий и божественный Ямвлих, считались самыми искусными знатоками этой аллегорической науки, старавшейся смягчить и согласовать между собой безобразные черты язычества. Сам Юлиан, изучавший эту таинственную науку под руководством почтенного преемника Ямвлиха, Эдесия, стремился к приобретению сокровища, которое - если верить его формальным уверениям - он ценил гораздо дороже, чем владычество над всем миром¹⁸). В действительности это было такое сокровище, цена которого зависели лишь от личной точки зрения, и каждый художник, льстивший себе мыслью, что ему удалось извлечь драгоценный металл из окружавшей его массы мусора, требовал для себя равного со всеми права отчеканить на нем такое имя и такую фигуру, какие более всего приятны для его личной фантазии. Басня об Аттисе и Кибеле уже была обменена Порфирием, но его труд лишь воодушевил благочестивое усердие Юлиана, который придумал и опубликовал свое собственное аллегорическое объяснение этого древнего и мистического рассказа. Эта свобода толкований могла удовлетворять тщеславие последователей Платона, но она вместе с тем выставляла наружу бессодержательность их искусства. Нам пришлось бы входить в очень скучные подробности, если бы мы захотели дать читателю нашего времени ясное понятие о странных намеках, натянутых словопроизводствах, напыщенной болтовне и непроницаемой неясности этих мудрецов, воображавших, что они раскрывают систему вселенной. Так как традиции языческой мифологии были изложены в разнообразных видах, то их священные истолкователи могли по своему произволу выбирать самые удобные для них рассказы, а так как они переводили на общепонятный язык произвольно взятый шрифт, то они могли извлекать из всякой басни всякий смысл, какой только мог подходить к их излюбленной религиозной или философской системе.