Читать «Гермоген» онлайн - страница 46

Пройдёт много лет, и Ермолай не раз вспомнит разговор с владыкой, повелевшим ему держаться подальше от «политики», но именно в те годы он придёт к пониманию державного смотрения церкви, её заботы о национальном бытии своего народа. Или церковь не призвана к устроению мирских дел?!

Расставаясь с Ермолаем, владыка посоветовал ему не в долгом времени отслужить литургию.

22

После встречи с владыкой Ермолай, отбросив все мирские и суетные мысли, размышлял о жизни в Боге и для Бога. Он обдумывал проповедь, коя дошла бы до сердца прихожан, и они захотели жить «во Христе», чтобы трепетали за своё недостоинство и, сознавая свои грехи, ужасались им. Он был убеждён, что человек паче всего нуждается в святыне, которой он стал бы поклоняться. Что для человека целительнее любви к Богу? Имея умиление к Богу, человек становится терпелив к людям, милостив и правдив, скорбит о собственной грубости, почитает грехами многие свои деяния, о коих прежде не думал. В душе человека поселяется благотворный страх Божий, укрепляющий его веру в Бога.

Накануне Ермолай особенно тщательно готовился к литургии. Как достичь, чтобы прихожане постигли муки Христа? Как дойти до сердца мирян, чтобы каждый сказал себе: «Или ты считаешь свои муки больше тех, что принял Христос? Или ты носишь в себе образ Бога?»

Последнее время Ермолай привык обдумывать проповеди за работой. После обеда он не ложился спать, а мастерил из дерева игрушки. В сарайчике у него был столик и верстачок. Вот и сейчас он обстругивал лошадку и рассуждал:

— «Вспомни, душа моя, как не мил тебе стал Божий свет и ты нудила себя покинуть его... Тяжелы стали тебе поношения от иноков, их насмешки и надругательства. Как могла ты забыть, что Господь ради тебя облачился в грешную плоть, стал человеком, дабы пострадать ради твоего спасения? И не Христа ли ради ты спасся и жив ныне? И не его ли попечением идёшь ты стезёю жизни, дабы делать добро людям и платить им любовью за их небрежение и неразумие, дабы спаслись их души от погибели? Будь же терпелив в злострадании, человек! Начни по силе своей трудиться! Со смирением послужи всякому, зазирая свою немощь. Да умилится душа твоя...»

Он остановился, подбирая нужные слова для проповеди, невольно прислушиваясь к шорохам за сараем. И вдруг раздался детский голосок:

   — Вань, с кем это поп глаголет?

   — С кем, как не с Богом!

   — А борода у него по самый пояс. И усы. Как на иконе.

   — А мамке поп во сне причудился. Кабыть он святой и ангелы его на небо взяли.

   — Вот святой! А ряска у него вся в стружках...

Ермолай погрозил пальцем в сторону большой щели, в которой светились глазёнки мальчишек, и тотчас же раздался топот убегающих ног. Он пожалел, что отогнал их. Так умилительно было ему слышать их голоса. Они не мешали высокому настрою обдумываемой им проповеди. «Не может человек, войдя в возраст, вдруг утратить ангельскую чистоту детства, — рассуждал он. — Душа сильнее грешной плоти и бесовских наущений. Всё зависит от самого человека. Захочет спастись — спасётся. Сие надобно внушать человеку, дабы поверил в свою бессмертную душу».