Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 76

Машина у Володи надраена как стеклышко, внутри тепло и уютно, на сиденье брошен мех.

— Так и настоящей трепки дождешься… — буркнула Зимина, когда уже выехали за город. — А я и не скрываю: корма из-за дождей упущены, кормов мало, экономим, да, но план попробуем потянуть… Придумаем что-нибудь! — сказала веселее, с обычным неунывающим выражением. — Главное, Федотыч, люди! С людьми разобраться… — Она откинулась на сиденье, уставясь на кидавшуюся под машину поземку.

Нет, она ничего не скрывала и скрывать ей нечего. Она может ответить за любое действие. А Людмила? Что ж, Людмила на месте, а та — та тоже на своем месте…

Решение поставить Людмилу Филатову управляющей Центральным отделением пришло в ту самую минуту, когда поняла, что прежнюю надо снимать. Впрочем, созревало оно подспудно, действительно с тех еще дней, как отдыхали в Ялте.

В Ялту они выехали сразу после открытого партийного собрания, на котором подвели первые итоги хозяйственного года. Филатов и Светлана провожали до Москвы, и последнее, что увозила с собой Зимина, были два лица на московском перроне: дорогое Светланкино, узенькое как у лисенка, отчаянно желавшее ей радости и счастья, уверенное, в чем то счастье заключается, и оттого сияющее, и грустно насмешливое большеглазое лицо Филатова, также желавшее счастливого отдыха, но уже ей и Людмиле, и она, считая неловким отвлекать его взгляд от жены, глядела больше на Светланку.

В Симферополе, пересев в троллейбус на Ялту, она все еще помнила оба лица, странно объединяя их (кстати, Филатов обещал присматривать за Светланкой, навещать, подкидывать пропитание и возить к бабушке в Кашин). Когда смотрел на девочку, насмешливость исчезала, появлялось что-то почти заговорщицкое. Но откуда насмешка? Над ней? Над собой? От неловкости? В чем же неловкость? Думать о том не следовало.

Путевки были в Дом творчества писателей, куда в несезонное время наезжали горняки, кое-что перепадало врачам и разного рода хозяйственникам. Дом ей и Людмиле понравился — желтый, массивный, на высокой горе, с колоннами и чередой глубоких лоджий, обращенных к морю. Он возвышался из зелени пальм и кипарисов, словно старинный княжеский или графский. В нише напротив входа — печально-ироничный Чехов. Были в этом доме покой и уютность, нужные Зиминой. В глухоту ковровых дорожек, в емкую плотность высоких, обитых дерматином дверей уходило ее напряжение, гулко отбивающее свой неуемный ритм в голове и груди. Они бродили немного растерянные, встречая людей лишь в столовой и на лестницах, лестничках, во множестве секущих территорию, — все здесь находилось на разных плоскостных уровнях: столовая, библиотека, дорожки, скамьи, укромные площадки в парке, в который погружен дом. Ну, писатели — те, понятно, писали, а остальные? Людмила не решалась смеяться громко. В первый же вечер прозондировала почву относительно танцев — оказалось, о них и речи здесь никогда не велось.