Читать «Где ты, бабье лето?» онлайн - страница 156

Уж лучше бы не говорила ничего, Алевтина в утешении не нуждалась. Но промолчать не сумела:

— А тебя, дочушка, не хватает, ни на скотный, ни на огород!

— А я не собираюсь с жизнью расставаться. А в огород — хоть сейчас! — отбилась Женька.

— Вот и поведешь. Сейчас!

— Ну и поведу!

Только когда Катерина ходко прошлась по борозде, рывками приподнимая, выравнивая тяжелое железо, когда через три борозды пот осыпал ее полное, покрасневшее лицо, а дыхание стало шумным и прерывистым, стало ясно, как тяжело это дело. Алевтина, оттеснив плечом Женьку, посмеиваясь, снова заступила на место:

— Но-о, каряя!

Женька стянула пиджак с плеч мужа.

— Упарился, родимый, это тебе не на тракторе, — сказала по-бабьи, с ласковой насмешечкой, провела по Юркиным волосам ладошкой: — Ничего, потянешь еще! — и хлопнула по спине.

— Не балуй! — отстранился он, но Алевтина уловила довольство в тоне, заметила, как озорно, обещающе блеснули Женькины глазки.

Следя за ногами лошади, она старалась не сбиться, удержать окучник по курсу. Лизавета Пудова говорила чего-то Лене Суворовой. На повороте донеслось:

— Он тут все прошел: и председателем был, и кладовщиком, все прыгал на своей ноге. Кто и недоволен был. Раз после войны фуражный овес раздал людям — уж так все просили…

«А, про Пудова». Историю ту Алевтина помнила. Посеял председатель овес, что требовалось, а оставшийся раздал. Грачиха и поднялась. Они, Грачевы, все едкие, больно умные. И деревню подняла: судить его! Судили в Редькине, дали год условно, за халатность. Да когда было-то. И чего вспомнила? Не разболелся ли Пудов? Дивно, что столько времени Лизавета прохлаждается здесь.

Две борозды прошли, а она все пела:

— Все-то припомнили! Барана рабочим, трактористам, резал. Грачиха выступила: «Мясо, говорит, трактористам, а сорок килограмм бутора себе взял». Судья даже смеялся: «А какой же тогда барабан был, если бутора сорок килограмм?»

— Никак, Григорий разболелся? — прокричала Алевтина.

— Разболелся — ладно! Заел меня, девки, совсем, — быстро отчаянным голосом проговорила Лизавета и обвела всех глазами: — Что делать-то мне?!

— А что такое? — Положив набок окучник, Алевтина кивнула Юрке, чтобы отдохнул.

— Я ведь как увидала третьего дня ту яму, как ужаснулася, так и рассказала деду, что в войну четырех человек у нас в саду закопали. Он знать не знал. А теперь велит следопытам сказать, сей же час. Не верит, что на то лето приедут.

— А раньше почему не сказала? — спросила Катерина строго.

— Как же это вы? — удивилась и Лена.

— Не сказала — и все. Чего, думаю, говорить, ребятишки узнают — будут бояться в саду ходить. Всю жизнь от них скрывалася.

— Да-да-да, бояться будут… — ужаснулась Марфа.

— Гляди, испугалися, — хмурилась Алевтина.

— У меня там клубника насажена, — вздохнула Лизавета.

— Раскопают — разнесут плодородный слой, — догадливо сказала Женя.

— Вот и я про то, — призналась Лизавета.

— Потом его не ско-оро создашь, — Женька-то, кажется, насмехалась.

— Андрей, ты бы дошел, сказал ему! — поглядела Лизавета в тусклые глаза Воронкова. — Я разве против? Пускай хоть все разворочают. Люди все-таки, могилу, конечно, надоть им. Верно?