Читать «Газета Завтра 399 (30 2001)» онлайн - страница 44

Итак, информационная война — не гипербола или метафора, а точное название всеоружия газет, телевидения, радио, компьютерных сетей, эстрады, театра, кино и литературы, нацеленных на то, чтобы превратить нацию в послушное властителям стадо. И чтобы выжить, выстоять в этой войне, мы должны четко представлять себе масштабы поражающей силы информационного оружия, понимать технологии информационного террора, только это делает человека неуязвимым к восприятию злого слова.

Нейролингвистическое воздействие на наши умы, искажающее здравые, нравственные понятия, подобно жесткому радиоактивному излучению, когда крови нет, кости целы, а человек болен, ничтожен, немощен, того и гляди замычит. Оно искаженно представляет происходящее, уродует наше здравое восприятие мира с позиций добра, справедливости, правды, ломает каноны национального мышления, и все эти кривды, фокусируясь в человеческом мозгу, формируют из нормального человека безвольного, безрассудного, легко управляемого, послушного чужой злой воле болвана, готового голосовать за кого велят, — чего и добиваются на нынешнем этапе специалисты по информационной войне.

Для искажения информации не обязательно нагло врать, достаточно нескольких простеньких приемов сокрытия правды через умолчание — и цель достигнута. События после 17 августа 1998 года — тому пример. Ежедневные, почти военные сводки теленовостей: доллар вырос — рубль упал. А что, доллар — цветок в горшке, который растет на биржах и вянет под воздействием природных стихий? И с какой такой крыши "стремительно падает" рубль? Но эти двое субъектов — доллар и рубль — навязывались нашему сознанию прямо-таки в очеловеченном виде, они могли самостоятельно расти, безоглядно падать, отчаянно бороться друг с другом, но с помощью олицетворения, литературного словесного приема, умело скрывалась информация о том, кто на самом деле проделывает преступные финансовые аферы с валютой в стране, пока прикованные к телеящику граждане-зрители привычно завороженно, словно это очередной мыльный сериал, наблюдали, как вчера рубль чуть приподнялся, а сегодня, несчастный, опять упал, хорошо хоть не разбился, — переводят дух телезрители.

Наибольшего эффекта искажение информации достигает при разрушении привычной русскому человеку формы общения — диалога. Диалог — вопрос и ответ на него — дает возможность и тем, кто разговаривает, и тем, кто их слушает, анализировать, сомневаться, думать. Монолог же — когда один говорит, а другие его только слушают, — в обычной жизни возможен чаще всего в ситуациях, когда говорит старший, начальник, руководитель, учитель, родитель, хозяин, словом, авторитет, которого принято не перебивать, которому будет лучше не возражать, с которым себе дороже спорить. И вот телевизионная ситуация как раз такова, что мы, зрители, не можем возразить глаголящему нам с экрана, мы принуждены только слушать его, как будто он — наш отец или учитель, начальник или хозяин. Хотим мы того или нет, но благодаря телемонологу у большинства зрителей вырабатывается привычка, даже потребность слушать и автоматически соглашаться с тем, что вещает ему с экрана говорящая голова. Слова говорящей головы с экрана кажутся всегда весомее и значительнее слов рядом живущих людей, будь они стократ умнее телевизионных вещателей, ведь с умным соседом можно поспорить, можно даже в ухо ему дать, чтоб шибко не умничал, а с экранной головой, пусть даже наипустейшей, не поспоришь, в ухо не заедешь. Вот психологическая причина высоты экранного пьедестала, создающего культ из любой серости. Увеличительная телелинза умножает объем мозгов и значимость слов всякого, на кого умело наведена. Волшебная линза из моськи делает слона, из лилипута — гулливера. Малорослые шахраи и лукины, рыбкины и лужковы с такими же малорослыми, под стать себе, блеклыми мыслями с помощью волшебной линзы предстают на телеэкране могутными, авторитетными, неукротимыми златоустами.