Читать «Вся проза в одном томе» онлайн - страница 108

— Выходит, человек — раб самого себя?

— В этом вопросе, как ни в каком другом, психоанализ сливается с философией. Мой профессор — учёный до мозга костей. Для него существует лишь то, что он может увидеть и исследовать. Он изучил тысячи конкретных случаев конфликта между сознанием и подсознанием — и не нашёл ни одного, в котором сознание взяло бы верх. Он учил меня так: величие человека в том, что только человек может сказать о себе: «Я бездарность, мнящая себя гением». Логикой этого не объяснить. Ведь если ты осознаёшь, что бездарность — значит уже не мнишь себя гением. А если мнишь — значит не осознаёшь, что бездарность.

— То есть сознание говорит тебе, что ты бездарность, а какое-то подсознательное стремление заставляет считать себя гением. Но проблески сознания столь слабы и коротки, что ты всё равно продолжаешь считать себя гением, хотя осознаёшь, что неправ.

— Ты моментально всё схватываешь. Может, не стоило тебе забрасывать психоанализ?

— И своей диссертацией ты хочешь доказать, что на подсознание-таки можно повлиять силой воли? Что человек может перестать мнить себя гением?

— Я хочу доказать, что человек, пусть не всякий и не всегда, но всё же способен подняться выше и одолеть разумом стихийную силу подсознания.

— Ты, кажется, считаешь гением своего профессора. Но при этом идёшь против него. Не слишком ли дерзко?

— Это лишь научный диспут, в котором я позволяю себе чуть в большей степени, нежели профессор, отойти от психоанализа в область философии. Это вопрос подхода. Гениальность профессора вне сомнений. Его работы открыли новую страницу в истории психоанализа. К тому же, он мне как отец, которого у меня никогда не было.

— Даже так? Почему же ты тогда не поступил в аспирантуру нашего института, а поехал в Мюнстер? Сейчас он был бы твоим научным руководителем.

— Он уже не работает там после той истории.

— Какой истории?

— Неужели не слышала?

— Я ведь жила за границей. Не общалась ни с кем из института, пока тебя не встретила.

— Он стал жертвой чудовищной клеветы. Как раз в тот год, когда я заканчивал институт. Он тогда работал с проблемными подростками в Центре психологической помощи. У него было несколько постоянных пациентов, с которыми он еженедельно беседовал. И вот, мама одной четырнадцатилетней пациентки заявила на него в полицию. Якобы он… как бы это сказать поприличнее… прикасался к её дочери не совсем подобающим образом.

— Вот это да! — Как-то загадочно сверкнули Ксюшины зелёные огоньки. — И что же?

— А то, что даже будучи светилом российского психоанализа, профессор и предположить не мог, что толкнуло мамашу на такую мерзкую клевету. Это обвинение свалилось на него, как снег на голову. У него не было никаких конфликтов ни с мамой, ни с девочкой. И я не встречал ни одного человека, который хоть на секунду предположил бы правдивость обвинения. Всякий, кто хоть немного знал профессора — понимал, насколько абсурдно подобное обвинение в его адрес. Было нелепо даже вообразить его себе совращающим девочку моложе его внуков. Ведь ему тогда уже было семьдесят. Но возмутительнее всего то, что столь почтенного человека на столь сомнительных основаниях взяли под стражу и упрятали в следственный изолятор, словно какого-нибудь бандита.