Читать «Все уезжают» онлайн - страница 3

Мне страшно оттого, что мама поедет на войну.

Я хотела бы заболеть какой-нибудь очень плохой, неизлечимой болезнью, только бы ее не посылали. Хоть бы заболеть! Мама говорит, что у этой войны нет оправданий. Но просит меня нигде этого не повторять. Если маму туда пошлют, я точно умру, и умру от тоски.

Она же может умереть от чего угодно, ведь она такая маленькая, почти как я — у нее такой же размер обуви, и она носит мои чулки. Она не выдержит на этой войне! Моя мама боится всего на свете даже больше, чем я. Она начинает дрожать, когда мы с ней в доме одни, и роняет фонарик, когда мы пытаемся найти какое-нибудь объяснение непонятным звукам. Это не страх, говорит она, это называется осторожностью, но я-то хорошо знаю, что это именно страх, только особый, трепетный. Смех с ней, да и только! А в тамошних озерах небось полно всяких тварей… Настоящую войну мама не переживет, она не выдержит!

Объявляю забастовку в Дневнике, потому что мою маму отправили на войну в Анголу. Эту страницу оставляю чистой в ее честь.

Июнь 1979 года

Завтра мама возвращается.

Шесть месяцев мы прожили с Фаусто одни, каждый вечер надеясь услышать по радио ее голос, передающий репортаж из Анголы.

Фаусто — настоящий Гулливер в стране лилипутов. Я хватаюсь за его бороду, и он укачивает меня, пока я не усну.

Мне не важно, что он ходит голышом.

Знаю, что соседи возмущаются, а отец написал на нас донос. Скоро нам придется явиться в суд — мама еще этого не знает. Мы ей скажем завтра, когда она приедет с войны. Все на нас свалилось сразу — и война, и суд.

Фаусто читает по-испански не очень хорошо, так что мне пришлось ему объяснять, что написано в бумаге, которую мы только что получили. Мой отец подал на маму в суд, обвинив ее в безнравственности, пренебрежении своими обязанностями и куче других вещей. Он требует установить надзор и опеку над дочерью, а также подтвердить его родительские права.

«Разделяй и властвуй», — сказал на это Фаусто. На рассвете вспыхивают странные огоньки, я принимаю их за зарницы и перебираюсь в постель к Фаусто, а он объясняет, что это камера со вспышкой и что кто-то следит за нами издалека.

«Я подозрительный швед. Ты должна меня бояться. У-у-у!» — завывает он как призрак, а я забираюсь под покрывало, чтобы спрятаться от глядящего на нас чужого глаза. Фаусто начинает меня щекотать, и я засыпаю от смеха и усталости. Теперь я думаю, что за мной следят. Не знаю, правда это или нет, но в любом случае надо держать ухо востро. За эти месяцы я не сделала ничего плохого. И вела себя даже лучше, чем всегда. Клянусь.

Июль 1979 года

Мама вернулась с ангольской войны. Кожа у нее стала желтая-желтая, она постоянно трясется и говорит, что за ней могут прийти в любой момент. Страха в ней больше, чем раньше.

Она принимает множество таблеток, лежа в постели; ей их дает Фаусто. Маме не нужно ходить на работу, так что я читаю ей книги, потому что она говорит, что не может сосредоточить взгляд на странице. Мама очень худая. Из Африки она вернулась больная. Она не хотела ехать на эту войну и больше никогда туда не поедет. Она надеется, что суда не будет, но Фаусто подмигивает мне, и это означает, что мама у меня словно ребенок и не представляет, что нас ждет. Я читаю ей «Книгу чудес дона Хосе Северино Болоньи» Элисео Диего, ее любимую. Читаю громким голосом, останавливаюсь, когда замечаю, что она заснула, и терпеливо продолжаю чтение с того места, на котором остановилась, когда она просыпается.