Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (Авторский сборник)» онлайн - страница 91

Леонид Наумович Финкель

Штетл уничтожали огнем и мечом головорезы Хмельницкого и петлюровские бандиты.

Но по-прежнему в кузнице загорался огонь.

И летели искры. И кузнец напевал. И шил портной, и кричал водонос. И меламед учил малышей азбуке и Талмуду, и сапожник стучал своим молоточком…

Колыбель плотогонов и мудрецов и – увы! – красных комиссаров – еврейское местечко. Главным здесь было учение. В местечке росли будущие выдающиеся раввины, интеллектуалы, общественные деятели. Где еще можно было найти книги, на которых стоит штамп: «Общество дровосеков Бердичева для изучения Мишны». Их уничтожали, сжигали, как людей, но и сегодня в библиотеках Иерусалима или Нью-Йорка сохранились книги с подобными экслибрисами.

Каким бы бедным ни было местечко – в центре непременно стояла синагога, а когда приходила беда – пускали шапку по кругу, кормили голодных, облачали нагих…

Хасиды и революционеры. Упрямцы и добряки. Свадебные шуты и пророки. И над ними – «а идише маме», которая учила «не мудрствовать лукаво», потому что ты, как любила говорить бабушка, – «маленький еврей и промок под дождем»…

Есть у Шолом-Алейхема удивительный рассказ. Как всегда, он исполнен неизбывной тоски. И юмора. Однажды мне даже сказали, что читать этот рассказ… ну что ли… стыдно.

– Отчего?

– Да уж больно этот еврей… маленький, жалкий. Зачем жалких-то людей выставлять на суд чужих? Что, среди нас нет сильных?

И начали перечислять…

– А разве слаб духом Тевье? – продолжил я список. – Не высок, не силен, не могуч?

И какая сила его пересилила?

Да никакая!

Вообще, человек – не железо. И каждому еврею положена своя доля. Свой удел в будущем мире.

А тот рассказ – о том, как меламед Фишл возвращался домой на Пасху из Балты в Хащеваты. И что с ним приключилось в пути.

Он – человек, которому суждено было быть дома гостем, желанным гостем, но на короткое время, только на праздники. Потому что все остальное время он учительствовал на чужой стороне, держал в руках указку, вдалбливал в тупые головы Талмуд и тихо тосковал по дому.

Накануне Пасхи Фишл собирался домой. И хотел попасть домой загодя. Но перед Пасхой снег тает, грязи по горло, подводы не достать. Что делать? А тут еще черт дернул его заглянуть на рынок и взять случайную подводу! Но беда в том, что Федор (так звали мужика) не готов был к поездке. Задержались. Да так, что пришлось Фишлу пересесть к паромщику Прокопу в корыто, через Буг перебираться, где его жена Батшева, сын Фройке и доченька Рейзл ждут не дождутся его… Но река-то как разлилась!

« За всю свою жизнь ему ни разу не приходилось плавать в корыте: он был уверен, что лодка накренится, перевернется, и все кончено! Смертельная опасность, самоубийство, одно неверное движение – и конец!..

Едва он поставил ногу в лодку, она накренилась, и Фишл, теряя равновесие, едва устоял на ногах. Он попытался выскочить из нее, но пошатнулся и упал на дно. Прошло несколько минут, прежде чем он очнулся. Лицо его побледнело, руки и ноги тряслись, а сердце выстукивало: тик-тик-так! Тик-тик-так!