Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (Авторский сборник)» онлайн - страница 181
Леонид Наумович Финкель
Ее родной язык – идиш.
И польский.
Потом – русский язык и русский театр.
Чтобы не расстаться с профессией, в Израиле выучила иврит.
В ее жизни было несколько поворотных моментов: когда мама и дядя послали ее в театр к Михоэлсу, когда она пришла к Юрию Завадскому и когда вместе с мужем приехала в Израиль.
Впрочем, был еще один, как теперь модно говорить, момент истины: четырнадцатилетняя школьница Этель Ковенская из только что освобожденных «западных территорий», хрупкая, умирающая от волнения, вышла на сцену читать Маяковского.
– Я достаю из широких штанов дубликатом бесценного груза…
– Не штанов, а штанин, – подсказывают из зала.
В тот миг она чуть не потеряла сознание.
И вдруг оглушительные аплодисменты: Эточка Ковенская получила первый приз.Никто не может приказать стать актером.
Никому не дано запретить быть актером.
Актерство – это не платье, не шляпка, не перчатки. Актерство нельзя надеть и снять в костюмерной.
На сцене – она актриса. И на улице говорят: «Актриса». И потом, когда пройдут года, скажут: «А она все еще актриса!»
И не выпрыгнуть из самой себя…
При въезде в любую страну надо указать в таможенной декларации, какие ценности ввозишь.
За ее плечами ничего не было, кроме Еврейского государственного театра и театра им. Моссовета.
И мужу нечего было декларировать, кроме своего таланта…
Они гастролировали в Соединенных Штатах Америки и в Канаде, в Австралии, в Европе. Реклама там превосходна. Так и чувствуешь себя чаем «Липтон»…
Между тем она очень непритязательна: ей вполне достаточно зрителя и сцены.
Зритель в партере. И на галерке. И в небесах. Для него живет. Лицедействует. Поет…
4Первое воспоминание – ей три года.
Тогда впервые увидела похороны.
Спрашивает:
– Что это значит, мама?
– Кто-то умер.
– Почему?
– Потому что болел…
– Значит, если беречься, носить теплый шарф, не пить сырую воду, осторожно переходить улицу, то не умрешь никогда?
Мама молчит.
– Скажи, мы когда-нибудь умрем? Скажи правду!
– Да.
И она разрыдалась. И взгляд ее стал испуганным и беззащитным.
И стало страшно…
Значит, мама когда-нибудь умрет? Ее смерть страшит больше, чем смерть вообще!
Странно, как быстро в детстве исчезают страхи.
Позже тревоги вернутся. И уже не оставят никогда. Это случится, когда ей скажут, что нет больше Соломона Михоэлса.
– Убили! Убили! – вдруг закричит она.
И все отшатнутся.
Михоэлс всегда говорил, что у нее потрясающая интуиция.
Впрочем, в те годы интуиция сводилась к одному: «заберут – не заберут», «посадят – не посадят»…– Дайте копеечку, дайте копеечку, был и у меня когда-то жених. И кто знает, куда подевался, – ушел и больше не вернулся…