Читать «Времена не выбирают (интервью Владимира Буковского)» онлайн - страница 2

70-летие, а с ним и старость Владимир Константинович встречает в одиночестве, хотя вывезли его из страны вместе с родными. Увы, племянник Миша скончался в 18 лет от лейкемии, мать умерла в 2000-м и похоронена в Лозанне, сестра живет в Цюрихе. Теперь для Буковского «наше» — это британское, «у нас» — значит в Англии, правда, газон перед домом он долгое время не стриг, что в Британии воспринимают как вызов обществу. Однажды на улице почтенного писателя и ученого отловил сосед: «Сэр, у вас в доме хозяин умер?» (по их английским понятиям только покойнику позволено пренебречь стрижкой газона), и с тех пор раз в две недели Владимир Константинович приглашает помощника, который приводит траву в нужное состояние.

Он старается жить как истинный англичанин, но остается русским до мозга костей. От обиды на бывших соотечественников даже включил в завещание пункт о том, что запрещает себя хоронить в России (или переносить туда свой прах, как в последнее время заведено), пока там правят гэбэшники. Впрочем, этот желчный выпад прошел незамеченным — Буковского, кажется, никто дома не ждет ни при жизни, ни после смерти.

  

  

— Добрый вечер, Владимир Константинович: говорят, язык до Киева доведет, а меня вот желание встретиться с вами до Лондона довело, вернее, до Кембриджа. Накануне поездки сюда я прочитал вашу прекрасную биографическую книгу «И возвращается ветер...», множество статей, и, честно говоря, представлял, что живете вы в куда более комфортных условиях, а у вас, я смотрю, очень простой дом, хотя и в два этажа. «46-го года постройки», — обмолвились вы. Да, не роскошествовали после войны англичане...

— Какой уж есть. (Разводит руками).

— Вы известный ученый-физиолог, писатель, общественный деятель, ветеран правозащитного движения, один из наиболее ярких отечественных диссидентов, а почему вдруг в вас, человеке вроде обычном, среднестатистическом, таком, какими многие в СССР были, вызрел протест против советского — не хочу даже употреблять слово «режим» — строя?

— Ну, чтобы быть объективным, нужно иметь в виду, какое тогда было время, — все-таки в большой степени эпоха, ее общий контекст на нас влияет. Мне было 10 лет, когда умер Сталин, и это был самый сильный в моей жизни шок.

— Плакали?

— Я — нет, но все вокруг обливались слезами, а я на все это широко раскрытыми глазами глядел и старался понять... Нам ведь вдолбили в головы, что он Бог, а товарищ Сталин возьми да помри — это была его самая большая ошибка. Помню, никак я не мог взять в толк: «Как же так? Значит, теперь никто за меня думать не будет?». Нам же показывали в Кремле окошко светящееся, за которым он всю ночь вроде работал, и говорили: «Сталин о вас думает», а теперь что же — самому мне соображать надо? Это вот ощущение, что Бога больше нет, для 10-летнего сознания — настоящее потрясение.