Читать «Воспоминания о Блоке» онлайн - страница 43

-- Я считаю: в России теперь лишь один настоящий поэт, но поэт гениальный... Поэт этот -- Блок...

В это время явились в печати "Стихи о Прекрасной Даме"; в стихах собеседник мой видел, чего не увидели критики, "декаденты", чего не увидел сам Брюсов, что едва начинали тогда постигать Мережковские: поэзию религиозных глубин; "атмосфера" стихов, не учитываемая, -- пленяла старообрядца.

И да: "атмосфера" -- была; сам А. А., отошедший впоследствии от тем юности, сделал признание лицу, не желающему до сроку открыться; сказал, что он сам до конца не узнал, как пришли стихотворения о Прекрасной Даме; они -- даны свыше; они -- непонятны до дна; в них есть тайна; признание сделал А. А. в 1920 году, уже после "Двенадцати"; это признание бросает весьма интересное освещение на А. А. перед смертью: А. А. от Нее отступил, когда веянье свыше о Ней прекратилось.

В А. А., еще в этот московский период, подметил я полную непричастность скептического интеллекта к мистическим дуновениям, сквозь него проходящим; всегда интеллектом А. А. созерцал протекавшее в нем совершенно пассивно: сознательность -- поражала меня; есть -- раздвоенье между рассудком и волей; есть люди -- тройные: раздвоенные и приподнятые над двойственностью, себя сознающие; самосознанием А. А. не проник в пониманье движения жизни своих двойников; но проник до сознанья пределов самосознанья; знал: это -- вполне понимает в себе, ы вот этого -- нет. И отсюда -- стиль юмора над собою самим и другими; и помню, как встретился с А. А. на Арбате -- в день слякотный; слякотью брызгали сани; дома, просыревшие, меркли; казались и ниже и ближе, чем следует; резко темно-зеленое очень сырое пальто, перемокшая набок фуражка, бутылка, которую нес он в руках; в утомительном шествовании Блока, студента с бутылкой в руках, по Арбату увиделось что-то, внушавшее юмор; на юмор к себе самому, или к "Блоку с бутылкой", меня повернул сам А. А.:

-- Видите: вот ведь... -- несу себе пива к обеду, чтоб выпить... (опять характерное "чтоб").

И в смешливом "чтоб выпить" сказался А. А. иль испытанный, вечный остряк, созерцающий беспристрастно и "рыцаря Дамы", и "выпивающего студента-филолога", из несоответствия положения в мире обоих остряк строил выводы.

-- Что Владимир Федорович?

Усмешка -- всепонимающая усмешка под мокрой фуражкой студента:

-- Ничего... Приходит... Сидит... Он -- очень хороший... Последнее "очень хороший" А. А. произнес утрированно: нет, не думайте рассмеяться (В. Ф. ведь -- смешной); знаю сам, знаю все; а он все-таки -- очень хороший.

И мы тут простились; я шел по Арбату; А. А. завернул в переулок с бутылкой в руках; он шел, чтоб обедать; а за обедом, чтоб выпить; и капало с крыши; и шаркали метлы, метущие грязь; и -- хотелось смеяться.

Тут две физиологии: физиологические восприятия быта; и физиологическое восприятие зари; физиологически как-то светился он воздухом зорь 1901--1902 годов; тот воздух воспет им; утробное перевариванье зари, -- привлекало к нему соловьевцев, людей просто чутких к поэзии, теософов, старушек, В. Ф. Марконета, сектанта, и милых сестер из села Надовражина; в поэтических партиях не вмещался А. А.: "Грифы" видели только эстета; религиозники -- "декадента"; недоумевал даже А. А. "декадентский вожак", В. Я. Брюсов; надменствовал гордый Бальмонт; атмосфера, излучаемая А. А., волновала волной золото-розового густого, духовного воздуха; им был обвеян А. А. и были пропитаны встречи нас трех; это был пережиток особого мира (кусочек -- света -- клочочек -- рассвета), лежавший на розовом крепком, обветренном лике, как некий загар -- розово-золотой атмосферы, которою он надышался, которая перегорала физиологически в жилах его: и вопрос подымался: