Читать «Возвращение на Голгофу» онлайн - страница 55

Борис Нухимович Бартфельд

— 7 —

Конец октября 1944 года

Колька Чивиков проснулся рано, ещё затемно. Даже на фронте он сохранил привычный крестьянский уклад жизни. Напоил и почистил лошадей, спустил с чердака два диковинных тюка сена, туго обвязанных коричневой бечёвкой. Такого сена ему ещё видеть не приходилось. Плотно спрессованное, правильной формы, как огромный спичечный коробок, сено было уложено на чердаке ровными высокими рядами. Прежде чем дать его лошадям, Кольке пришлось разрезать бечёвку и разворошить тюк руками. Потом он двинулся в расположение комбата узнать о планах на сегодняшний день. Все втайне надеялись получить команду на марш, чтобы не заниматься тягомотным и тяжким окапыванием позиций. Но марша не предвиделось, батарее уже определили место для позиций к северо-западу от соседних посёлков Эллерн и Вальдаукадель, на дороге, которая вела в Гумбиннен. Дорога там поднималась на пригорок, и с него был виден холм, где слева и справа от дороги предстояло закапываться в землю. Это направление считалось танкоопасным, и пушки нужно было устанавливать для стрельбы прямой наводкой.

Он вернулся к сараю, когда уже окончательно рассвело. Ребята поднялись и с громким фырканьем умывались, поливая воду на руки друг другу. Расторопный Колька собрал котелки и отправился на кухню. На этот раз он вышел со двора через боковую калитку. Недалеко от забора увидел невысокую насыпь и три ступеньки в пожухлой траве, ведущие вниз.

— Похоже, погребок, — обрадовался Колька, — как это мы его раньше не заметили. Ладно, в конце дня с Ефимом разведаем. — Он перешел на трусцу, гремя на всю округу котелками.

В солдатском племени Колька относился к тому типу бойцов, который и стрелять метко умеет, и в атаку побежит, но с умом. Но особой страсти к стрельбе, как у некоторых, не имел. Да и что в этом занятии такого, чтобы любить его? Так, только по необходимости… Уж лучше мастерить чего-нибудь, чем палить в белый свет, как в копеечку. В своей родной деревне он уже давно числился семейным справным мужиком. Да и то сказать — ему шел тридцатый год, был он жилист, хваток и способен к любой работе, потому как жил в совсем маленькой деревеньке Полстинка в брянской глуши, где ни плотника, ни шорника, ни кузнеца не найти. Вот потому все надо уметь делать самому. Правда, до железнодорожной станции Дубровка идти совсем недалеко, километров пять, не больше. Деревенька его сползала садами в глубокий овраг, по дну которого раньше бежал ручей. Когда ехали на станцию, при спуске в овраг изо всех сил удерживали телегу, а потом на подъёме толкали её вверх, помогая лошади, затем осторожно переезжали по деревянному мосту через речку Сеща. На пути от станции домой всё повторялось в обратном порядке. Поблизости, несколько в стороне от дороги на Дубровку, шли деревеньки Потрясаевка, Тютчевка, Давыдчичи, где жили такие же работящие мужики, как и Колька. В деревне, как и теперь в армии, его порой кликали Чивиком, по фамилии Чивиков. Родного отца Колька никогда не видел, он сгинул в Пруссии в самые первые месяцы германской войны. Они и поженились с матерью только в мае 1914 года, а в конце июля отца уже забрали по мобилизации и увезли в Литву. В сентябре, еще месяца за четыре до рождения Кольки, матери пришло извещение о гибели мужа. После войны мать снова вышла замуж, и Кольку воспитывал отчим, работящий, добрый мужик и отец хороший. Мать частенько несправедливо бранила его, а вот своего первого мужа, с которым и трех месяцев не прожила, вспоминала только как самое светлое в ее жизни.