Читать «Возвращение в Союз» онлайн - страница 67

Я вызвался установить флажок на данном бугорке, который на карте Арктики был обозначен как «Точка коммунизма». Ступая тяжкими нерповыми унтами, в солнцезащитных окулярах, в брезенто-меховом комбинезоне, я двигался к торосу. Казалось, вся природа Арктики смотрела на меня: ведь это я, советский человек, пришел, чтоб покорить и водрузить.

Пыхтя и отдуваясь, вскарабкался на этот долбаный торос и пришпандобил острый штырь, то бишь флагшток, к холодной снежно-каменной макушке. Раздалось громкое «ура»: товарищ Моторный, оставшийся у гидросамолета, дал залп ракетницей. Ну а полярный летчик Левушкин, то бишь покорный ваш, вошел в историю.

Дальнейшее последовало неотвратимой чередой событий. Раздался премерзкий камнедробильный треск. Я зашатался, шлепнулся о снег. Промежду мной и гидросамолетом по белой глади льда прошла зигзагом трещина. Раздвинулась, оттуда вспенилась зеленая вода.

Все больше трещин расходилось, рубя последние пути к спасению. Моторный забрался в кабину, попробовал завесть мотор. Но льдина поднялась ребром — и летчик соскользнул рыбешкой в холодную пучину арктического моря. А гидросамолет застыл над стужей вод.

Я понял, что наступила килда рулю. На мне — ни фляжки, ни бутерброда, ни пистолета… Я сел на горке рядом с флагом СССР и горестно задумался.

Какой-то белый холмик невдалеке зашевелился, поднялся, стряхивая снег. Я с ужасом признал в нем белого медведя. Неторопливо он подошел ко мне. Тут нервы первопроходца не выдержали: я вырвал из снега железный штырь, к которому был присобачен красный флаг, и острие направил в морду белой твари. Одним движением он выбил палку и очутился на мне. Вторым ударом он выбил из меня дневное ясное сознанье; урча, стал рвать комбинезон, чтобы добраться до мягких тканей живота…

ШАМБАЛА

Удар, еще удар и хруст ключицы. Глаза полярника заволокло: все, больше не увижу я столицу нашей Родины — СССР. Я умер, но не сдался враждебным силам матери-природы. Прощайте, товарищи!

Внезапно — грозный окрик: «Оставь его, халосий целовек, ты, белый, истукан!» Коротка-пауза; затем, ругаясь и сопя, медведь кладет меня на снежный наст и уползает в белую пещеру. Там застывает в тягостном раздумье: «Какую трапезу сорвал, проклятый камчадал!»

Мое бесчувственное тело берут могучие, заботливые руки. Несут. Скрипящие шаги по снегу, простая песнь охотника и ослепительное солнце Арктики. Приоткрывается полог, он открывает тихое пространство яранги, кладет на шкуры… он мажет мое тело оленьим жиром, поет таинственные заклинанья и водружает на безучастну-голову рога Отца-Оленя.

Меж жизнью и не-жизнью в яранге: похоже на царство снов и привидений. Горит фитиль-лампада и освещает скуластое лицо охотника, по виду — Кола-Бельды. На самом деле — Амангельды. Охотник трясется, перебирает четки и призывает духов Времени.

Не знаю, сколько так лежал — в каталептическом оцепененьи. Мела пурга, ревели белые медведи и котики, шептал свое Амангельды. Не знаю, сколько я лежал. Однако — молодое здоровье взяло свое. Раскрыл глаза. Амангельды сорвал с меня оленью шкуру и прошептал: «Ступай, батыр!»