Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 333

Семен Владимирович Букчин

«Индия» — не единственный неосуществленный замысел Дорошевича. Не были написаны «На развалинах былого величия» — книга об Италии (предстоящая газетная публикация объявлена 7 января 1903 г.) и большой сатирический роман «Дельцы» (объявлен 1 января 1904 г.). И уже давно думал он о работе по истории журналистики Великой Французской революции. Если замыслы первых двух отодвинули сначала война с Японией, а затем события 1905 года, если книга о временах Марата и Демулена рисовалась, возможно, как отдохновение души на закате дней, то «Индия» не получилась или действительно распалась на куски совсем по другим причинам. Он старался думать об этой книге, настраивался на «индийский лад», а выходило, что думает о России. Пишет об Индии, а думает о России.

Индуистская мифология заговорила на российскую тему в большой легенде «Чума», опубликованной в четырех номерах «Русского слова» в августе 1910 года. Это история прекрасной принцессы Серасвати, девушки с добрым, отзывчивым сердцем, вера и любовь которой были безжалостно растоптаны: от нее отвернулись близкие, ее обрек на гибель человек, которого она любила, ее предавали люди, которым она больше всего доверяла. И тогда, отчаявшаяся и измученная, она воззвала к великой богине разрушения и мести Кали. Исстрадавшуюся Серасвати Кали превращает в богиню Чуму, обрушившуюся на своих мучителей.

«Так из страданий родилось великое зло.

Ничто не родится из страданий, кроме зла».

Несчастная Серасвати — это, конечно же, измученная Россия. Дорошевич предупреждает власть, предпочитающую нагайку реформам: слепая и страшная народная месть может быть невероятной по своим масштабам: она сметет буквально все, она ответит океаном крови на реки крови, пролитые властью.

Но была и другая причина, отодвигавшая, распылявшая индийский и другие книжные замыслы. Сама работа над книгой не соответствовала природе таланта Дорошевича. Не потому, что не было необходимой усидчивости. Его кабинет в квартире на Кирочной с массой серьезнейших изданий по истории, экономике, философии напоминал святилище большого ученого. Именно такое впечатление он произвел на молодого Корнея Чуковского, навестившего короля фельетонистов в его петербургской квартире: «Я пришел к нему, он встретил меня ласково — и, к моему удивлению, заговорил со мной о Французской революции. Я ожидал от него шуток, острот, анекдотов, а он, как ученый профессор, говорит со мной о речах Робеспьера, о статьях Марата, цитирует их по-французски и в подтверждение своих слов снимает с полки фундаментальные французские книги и показывает мне соответствующие тексты. Впоследствии я узнал, что Французская революция была его излюбленной темой. Вообще, человеку, не читавшему его, он мог показаться знаменитым профессором, кабинетным человеком, погруженным в науку».