Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 25
Семен Владимирович Букчин
Натурально, юная Саша Денисьева была о многом осведомлена. Более того, на ее глазах разворачивалась травля Елены и Анны Дмитриевны со стороны двора и институтского начальства. «Кузина моя, — вспоминала она, — была ангел и по душе, и по характеру, и никто из тех, кто ее знал и ценил по достоинству, не мог и не смел упрекнуть ее в ее увлечении, но… свет зол и строг». Большой блюститель нравственности, император, считал институт садом для личных «васильковых чудачеств», как он именовал свои любовные похождения, не только свидетельницами, но и участницами которых были воспитанницы. И потому, узнав о романе Елены, потребовал, чтобы она и ее приемная мать «были немедленно удалены из стен Смольного монастыря». Но вступилась государыня. Николай смягчился. Анне Дмитриевне позволили на очень небольшое время остаться в Смольном с условием, чтобы Елена «была по возможности отделена от всякого общения с воспитанницами». Племянницам запретили общаться с теткой и встречаться с кузиной. Именно в этот период еще раз показала свое доброе сердце императрица: приехав в институт, она на глазах начальства подчеркнуто доброжелательно обратилась к опальной инспектрисе, а затем в ее покоях утешала беременную Елену. Тем не менее Анна Дмитриевна вынуждена была оставить службу в Смольном и вместе с приемной дочерью съехать с казенной квартиры, правда, получив при этом весьма приличную пенсию в тысячу рублей. У Федора Тютчева и Елены Денисьевой родились трое детей. Записанные в метрические книги под фамилией Тютчевых, они тем не менее считались «незаконнорожденными» и потому не имели никаких гражданских прав, связанных с сословной принадлежностью отца. Не только брошенность, но и «незаконнорожденность» буквально преследуют детей из рода Денисьевых. Четырнадцать лет, до самой смерти Елены в 1864 году от чахотки, продолжался ее роман с Тютчевым. Роман, запечатленный в знаменитом «Денисьевском цикле», — гимне последней любви.
(«Последняя любовь»)
В год ухода тетки на пенсию (1851) Саша Денисьева с золотой медалью закончила учебу в Смольном, где пробыла целых девять лет. После выхода из института заботы о ней берет на себя другая родная тетка Александра Дмитриевна, жившая попеременно то в своем поместье в Рязанской губернии, то в Москве, где у нее был собственный дом. Высокая красивая девушка, великолепно начитанная, с прекрасными музыкальными способностями, живая и остроумная, Саша Денисьева была желанной гостьей и в московских, и в петербургских светских салонах. В это время у нее завязывается множество интереснейших знакомств в литературно-артистическом мире. Впрочем, первые из них случились еще в годы учебы в Смольном, где она была свидетельницей визитов к Анне Дмитриевне литераторов Бенедиктова и Тимофеева. В Москве в доме Бегичевых Саша Денисьева встречалась с молодыми музыкантами Петром Чайковским и Николаем Рубинштейном, с композитором Александром Даргомыжским, актерами Василием Живокини и Провом Садовским. Она посещала гостеприимный дом Сушковых, бывший в те годы известным литературным салоном, где читала свои стихи графиня Евдокия Ростопчина. И у самой Евдокии Петровны в ее хлебосольном, великолепно отделанном доме на Садовой по субботам собирались интереснейшие люди — Островский, Мей, Филиппов, Щепкин, Самарин, приезжали из Петербурга Григорович, Тургенев, Майков, бывали зарубежные гастролеры Ференц Лист, Полина Виардо, Рашель и Фанни Эльснер. Навещала юная Денисьева и дом цензора Д. С. Ржевского, в котором встречалась с Гоголем, поэтом Щербиной, издателем журнала «Москвитянин» и профессором Московского университета Погодиным, поэтом и переводчиком Николаем Бергом. Об этих и многих других впечатлениях, в том числе от встреч с Катковым, Достоевским, Левитовым, Вороновым, Писемским, Сологубом, композитором Серовым, издателем «Московского листка» Пастуховым, адвокатом А. И. Урусовым, театральным критиком и поэтом Петром Кичеевым, она в конце жизни расскажет в мемуарном цикле «Встречи и знакомства». Об одном только можно пожалеть: слишком мало автор говорит о себе и своей жизни. Но таков избранный «принцип»: «Личные мои записки ни для кого никакого интереса представить не могут. Я просто вспоминаю отрывочные эпизоды моих „встреч и знакомств“ с лицами более или менее известными, ручаясь вполне за то, что все мною рассказанное строго справедливо и может возбуждать „опровержения“ только со стороны лиц, заинтересованных тем, чтобы это было… „не так“!..»
