Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 208
Семен Владимирович Букчин
Исповеди знаменитых преступников дополнены их выразительными фотографиями. Вместе с тем, помимо изображений, под которыми указаны конкретное имя и фамилия, в книге Дорошевича большая часть фотоснимков (которые он сделал сам, а частично раздобыл у местных чиновников) снабжена подписью «Арестантский тип». Некоторые из них выглядят довольно устрашающе, несут на себе очевидные черты психической неполноценности, что дало повод некоторым современникам упрекнуть журналиста в тяге к «ломброзианству», учению о «врожденной склонности к преступлению», создателем которого был известный итальянский психиатр Чезаре Ломброзо. Может быть, в одном из этих снимков уже упоминавшийся владивостокский журналист Николай Амурский узнал будущего комиссара Екатеринбургского совета Голощекова, принимавшего участие в расстреле царской семьи в июле 1918 года. Он пишет, что «этот герой», совершивший «целый ряд убийств», в галерее «сахалинцев», помещенной в книге Дорошевича, «занимал далеко не последнее место». Впрочем, Голощеков на ее страницах не упоминается, но он действительно отбывал каторгу на «проклятом острове», и, возможно, этот факт дал повод эмигранту Амурскому в 1922 году связать преступления большевистского режима с деятельностью «практиков с Сахалина». Он вообще считает, что «большевистские приемы, несомненно, позаимствованы, если не полняком, то в значительной степени — оттуда». Амурский по сути приходит к теме «сахалинизации» России, которую подняли «на новый уровень» большевики и которой мы коснемся чуть ниже.
Кто знает, может быть, и в самом деле Дорошевич встречался на Сахалине с одним из будущих убийц Николая Романова и его семьи. Что же касается его «подхода» к каторжанам, то при всем понятном отвращении к убийцам и сочувствии к людям, «невинно попавшим в каторгу», он стремится понять даже отпетых, закоренелых преступников, у которых тяга к насилию, согласно той же теории Ломброзо, «в крови». Уже после Сахалина, узнав о суде над беглым молодым каторжанином, он скажет: «Мне кажется, что изучение судьбы Митрофанова принесло бы больше пользы, чем речь самого просвещенного юриста на съезде криминалистов. В ней больше вопросов жизни. И больше ответов. Интересно было бы изучить, как способный и богато одаренный юноша, совершивший в первый раз по легкомыслию мелкую кражу, постепенно превратился в одного из самых жестоких и самых страшных преступников. Как постепенно он проходил „курс наук“ по тюрьмам».