Читать «Вихряй» онлайн - страница 6

Под этими сладкими видениями, полусонный, я дотянулся, наконец, до желанных жилья и станции. Покой и сон мне представлялись высшими благами, и на мои упавшие силы даже животворящий коньяк не производил своего спасительного действия и как-то совсем на душу не шел. Попробовал я предложить этого снадобья моему спутнику Вихряю, но, к удивлению, дикарь отказался от водки, я назвал коньяк виноградным вином и повторил ему предложенье, но он отказался положительно с простодушным увереньем, что во всю свою жизнь, кроме простой воды, он ничего не пробовал и пить не умеет.

– Да оно известно, – поддержал его плутоватый с виду мужичок – тут же стоящий хозяин – где, дескать, ему, Вихряю, знать такое ангельское кушанье, коли он и в церкви-то божьей едва ли когда бывал…

Последний тихо улыбнулся на эту остроту и уж совершенно по-детски попросил меня отдать его долю догадливому хозяину.

Мужик слегка сконфузился, но выпил с удовольствием и, значительно крякнув, проговорил с сожалением:

– Глупый… не понимаешь ты смаку в этаком добре.

Далеко за полдень стояло солнце, когда после долгого сна в сеновале на мягкой постилке из свежей душистой травы меня разбудил легкий скрип ворот, в которые протискивался Вихряй, держа обеими руками большую крынку с молоком для моей собаки.

Не показывая признаков пробуждения, я принялся рассматривать этого человека. Войдя в сарай, он поставил на пол свою ношу и, тихо подманив собаку к корму, опустился и сам на сено рядом с нею. Облокотись на одну руку, лежал он ко мне боком и от нечего делать заигрывал с моей Гризеткой. Та усердно уплетала поставленную ей снедь, а он былинкою травы потихоньку пошевеливал у ней за ухом; докучное прикосновение беспокоило собаку, и она по временам отрывалась от еды и ляскала по сторонам зубами, стараясь поймать воображаемую муху, но мухи, конечно, не оказывалось, и она, щелкнув по воздуху, принималась снова за еду, а он, снова за свою поделку.

Во все это время детски игривая и вполне довольная улыбка не сходила с его симпатичного и замечательно красивого лица, в особенности же заразительно приятно смеялись его большие синеватые глаза, в которых так много светилось спокойного разума и душевной силы, что, несмотря на все старания этого человека постоянно изображать собою юродствующего дурака, сейчас же делалось подозрительным его настоящее положение. Даже самый убор на его голове в образе стоячих вихров показался мне теперь не более как искусственным произведением его же собственного парикмахерского таланта (может быть, с участием просто древесной смолы). А тут еще этот чудный вчерашний голос, который, не подозревая присутствия людей, поёт романсы цивилизованного содержания, а при людях только может бормотать неясные звуки полудикого наречия.

Все это вместе взятое, то есть внешний вид и, так сказать, внутреннее содержание этого субъекта, озарило в моих глазах совершенно новым светом всю фигуру моего случайного знакомца, и почему-то эта фигура живо тут напомнила мне статного коршуна с перешибленным крылом, на которого я часто засматривался в детстве, встречая его на широком дворе нашего соседа. Во всяком случае для меня сделалось теперь несомненным одно, что встреченный мною экземпляр – суть «птица» и птица, как надо полагать, «высокого полета», но попавшая сюда, очевидно, уже с обрезанными крыльями, вот и живет себе смиренно, живет, конечно, до тех пор, пока не отрастут ее подрезанные маховые перья…