Читать «Вечное небо казахов» онлайн - страница 82

Нет сомнения, что во времена расцвета конно-кочевой цивилизации Центральной Азии ритуал «Жылан ?айыс» проводился в гораздо более торжественной обстановке. Конечный результат ритуала инициации – это отождествление посвящаемого с посвящающим. То есть уже прошедшие ритуал воины в какой-то мере отождествлялись с Бапы-ханом. Поэтому, если кузнец замещает в ритуале Бапы-хана, то упоминаемые в мифе многочисленные змеи, заполнившие подземный дворец, в ритуале представали, скорее всего, как посвященные воины, участники воинского союза или братства. Затем, надо полагать, этот ритуал представлял кульминацию более насыщенного ритуального сценария. Так, когда возникала необходимость сменить имя ребенка, совершался ритуал, в котором опять же кузнец, замещающий Бапы-хана, символически отрубал голову мальчика саблей, после чего ему давалось новое имя. Можно провести параллели с посвящением в рыцари в средневековой Европе, где посвящающий прикладывал обнаженный меч к плечу преклонившего одно колено к земле посвящаемого воина. По всей видимости, это реплика символического отрубания головы. Как известно, у кочевников мужчины-воины здоровались с ханом, преклоняя одно колено к земле и прикладывая правую руку к сердцу.

«Жылан ?айыс» проводился в возрасте четырех лет. Точно так же североамериканские индейцы еще не имеющего собственного имени малыша – ути – забирали у матерей и уводили в лагерь для обучения молодых воинов – «молодых волков» (кроме богатого символизма волка в культуре тюрко-монголов, напомним, что и в мифе об Ергенеконе кузнеца зовут «серый (небесный) волк», выход ему указывает волчица, а после выхода во внешний мир он поднимает знамя с изображением волчьей головы). Ритуал «Жылан ?айыс» представляет виртуальное посвящение, которое затем реализуется путем личных усилий посвящаемого.

Упоминаемые в этнографической литературе возрастные ритуалы отмечали этапы на пути реализации данного воинского посвящения. Мотив «Тырна? алды» – первой военной или охотничьей добычи особенно четко прослеживается в огузском эпосе «Книга моего деда Коркута». Практически все песни эпоса рассказывают о первом деянии того или иного молодого воина, в результате которого беки (уже посвященные воины) призывают Коркута, чтобы он благословил юного героя и дал ему имя. Как поясняется в эпосе: «В те времена имя давалось мальчику только после того, как он отрезал голову врагу, пускал кровь» (то же самое и у североамериканских индейцев). Так, победившему мощного быка юноше Коркут дает имя «Букаш» («бычок»). Возможно, здесь присутствует и мотив убийства-жертвоприношения тотема. В любом случае присвоение имени в связи с первой победой сохранилось и у казахов. В ХVIII веке батыр Кабанбай получил это свое имя после того, как в 15–16 лет с одним ножом вышел на дикого вепря (кабана) и победил его. Эти имена «Букаш» и «Кабанбай» связаны с представлением о том, что инициируемый отождествляется с инициирующим, в данном случае – с достойным противником. Казахская сказка «?шарды? ??гірі» рассказывает о превращении воина-победителя дракона – в дракона же. Позднейший пласт смысла имеет психолого-моральный аспект: в борьбе со злом борющийся рискует уподобиться этому злу. Но, безусловно, изначальный смысл мифа связан с онтологическим представлением о единстве и взаимопереходе противоположных начал и, далее, на инициатическом уровне, об уподоблении инициируемого инициирующему.