Равнина разметалась. Вьется ветер,
Ей смуглый стан устало облегая.
В дыму зрачком кота желтеет пламя,
Остекленев вечернею тоскою...
Я молча по ветвям брожу глазами,
А ветви молча бродят над рекою.
Их словно суть подспудная тревожит,
Тревожит отраженье древних ликов...
В тиши, над камышиной сонной дрожью
Как странно, что зовусь я Федерико!
Август
Август!
Уже закончился
Поединок меда и дыни.
Ах, солнце — красная косточка
У вечера в сердцевине.
Скоро грянет крутой початок
Желтым хохотом в гулкий зной.
Август! Детям душист и сладок
Теплый хлеб пополам с луной!
Антонио МАЧАДО (ИСПАНИЯ)
*
Весна целовала ветки.
Дышала, склоняясь к ним.
Прорезался, взвился кверху
По прутьям зеленый дым.
А тучи, приникнув к ниве,
Плывут — за четой чета...
Я видел, как юный ливень
Ударил в ладонь листа.
Тяжелым, весенним цветом,
Как раньше, миндаль увит...
Здесь проклял далеким летом
Я молодость без любви.
Полжизни прошел я. Поздно
Открылась истина мне.
О если бы горькие весны
Я мог возвратить во сне!
*
Вечер тихо угас над нами...
Так в костре умирает пламя.
Лишь в горах, над землей пустынной
Долго пепел горячий стынет.
Этот тополь над белой дорогой!
Снова сердце тревогой дрогнет...
Ствол расколот... И листик ветхий
Неподвижен на черной ветке.
Что ж ты плачешь? В той дальней дали
Тень любви стережет не тебя ли?
*
Глухая пустошь. Выцвел небоскат.
Но скоро вечер ветром окрылится...
Скулит душа — голодная волчица.
Зачем поэт выходит на закат?
Здесь каждый шаг — предвестие разлук,
И горек путь невнятною тревогой...
Вот дерево над белою дорогой,
Оцепенев, простерло черный сук.
В горах разбилось солнце. И стоят
Отроги у равнины в изголовье,
Забрызганные золотом и кровью...
Зачем поэт выходит на закат?
Хуан Гонсало РОСЕ (ПЕРУ)
Ты мне нравишься, потому что в тебе
есть неуловимый оттенок
тихого городского сада.
Вернее,
ты мне нравишься, потому что в тебе
есть неуловимый оттенок
тихого городского сада, каким он бывает
вечером.
Еще вернее,
ты мне нравишься, потому что в тебе
есть неуловимый оттенок
тихого городского сада, каким он бывает
вечером, в самом начале лета.
И еще вернее:
ты мне нравишься, потому что я тебя люблю.
Хорхе ТЕЙЛЬЕР (ЧИЛИ)
Моему отцу, коммунисту
В час, когда, захлебнувшись закатом,
осеннее сонное солнце
ищет ощупью запах забытых весенних ветвей,
мой отец в дряхлом «додже»
по горной дороге трясется
к деревушке, похожей
с обрыва на птицу в траве.
Или, может, бредет через ржавую топь
в резервацию арауканцев,
чьи поля тихо тают,
как будто чернеющий снег,
чтобы им рассказать про тот день,
когда земли начнут размножаться,
как хлеба или рыбы —
и правды хватит на всех.
Вот уже тридцать лет
об аграрной реформе твердит он
и поет «Интернационал» —
и хоть голос не бог весть какой,
с голосами крестьян, рыбаков,
с голосами рабочими
слитый,
он могучим мотивом плывет надо всею землей.
Окруженный друзьями,
на фабрике, дома и в поле,
в профсоюзе, в подполье
и на площадях городов
он — лишь горстка семян, у которых
завидная доля:
прорасти прямо к солнцу
лесами весенних миров.
Его вера прекрасна,
как будто сиренью настоянный ветер.