Читать «Вернейские гачи» онлайн - страница 220
Анна Иосифовна Кальма
"Последняя надежда" становится подмостками оратора. Это Жером Кюньо. Сегодняшнее событие окрыляет его, он говорит вдохновенно. Он говорит о силе народного фронта, о могуществе сплоченного в единой воле народа, о том величии, которого может достигнуть французский народ.
В кузов тесно набиваются грачи, друзья, какие-то совсем незнакомые люди. Никто не желает садиться в кабину. Все хотят смотреть на Мать, все жаждут дотронуться до нее, убедиться, что это действительно она, живая и здоровая, только сильно осунувшаяся. Впрочем, у Матери больной вид, хоть она и старается улыбаться. Румяная Франсуаза горячо обнимает ее.
"Последняя надежда" трогается, с трудом подвигаясь среди человеческого моря. Старенький грузовик весь в цветах.
- Поезжай другой дорогой, - говорит, стоя на подножке, Этьенн своему другу Корасону.
- Ты же знаешь, другой дороги нет, - отвечает Корасон.
Этьенн хмурит брови.
"Последняя надежда" медленно, неотвратимо приближается к площади, посреди которой скорбная бронзовая женщина высоко вздымает своего ребенка. У ног женщины свежие могильные холмы, забросанные цветами. Мать вздрагивает. Она у борта машины. Миг - и она выпрыгнет, побежит туда, к этим холмам цветов. Но руки Жерома и грачей крепко держат ее, не пускают, и Марселина послушно поникает. Она не сводит глаз с могил: старый товарищ Фламар, черноглазый поэт Жюжю, вот как встречаете вы своих друзей в радостный день освобождения!
За спиной Клэр раскалывается на куски глухое антрацитовое небо. Белая, необычайной силы молния ударяет в горы. Проходит вечность в мертвой тишине. И вдруг дрожит, шатается от удара весь дом. Гром летит, как ядро, запущенное в скалы. И сразу ликующий грохот падающей воды. Кипят водопады и ручьи, ливень низвергается на горячую землю.
Скрипнула дверь. Стоя на пороге, Марселина вглядывается в темноту, окликает:
- Ты, Клэр? Тоже не спишь?
Клэр сползает с подоконника, прижимается к ней. Такой знакомый, такой милый запах Матери, ее волос, ее платья... Обнявшись, они входят в комнату Матери, тоже темную, теплую, из которой начисто изгнаны чужие тени. Теперь дождь стучит по крыше, как пишущая машинка. Парусом выгибается занавеска на окне.
Марселина ложится. У нее в ногах устраивается Клэр, свертывается клубком. Радость, горе - все так тесно переплелось в этой комнате, в них самих.
- Такое счастье, что вы опять здесь! - Клэр опускает тяжелую, горячую голову на колени Матери. - Мы с Жюжю так об этом мечтали...
Мать что-то шепчет в ответ.
- Жюжю... Мальчик... - слышится Клэр.
- Он был такой талантливый, правда? Он непременно стал бы большим поэтом... Правда?
- Да, - глухо говорит Мать. - Он был очень талантливый.
Клэр, наконец, может выговорить то, что ее так мучает: