Читать «Великий тайфун» онлайн - страница 179

Павел Алексеевич Сычев

— В твоих словах «чистенькие, добропорядочные коммунисты» проскальзывает ирония, словно для коммуниста не обязательно быть чистеньким и добропорядочным. Нет, дорогой Степан Петрович, коммунист должен быть и чистеньким и добропорядочным.

— Порядочность и непорядочность — понятия относительные, как и добро и зло. Что полезно для революции, для рабочего класса, то и добро, а что вредно, то зло, — отрезал Степан Чудаков.

— Весь вопрос в том, дорогой Степа, кто будет определять, что полезно для рабочего класса и что вредно. Это во-первых. А во-вторых, есть и общечеловеческие понятия добропорядочности, общечеловеческие нормы поведения.

— Это — идеализм.

— Не торопись. Скажи: как ты думаешь, может ли игра краплеными картами считаться порядочным делом? Или воровство, разбой? Или изнасилование женщины? И в рабочем классе и в буржуазном обществе на игру краплеными картами, на воровство, на изнасилование люди смотрят как на преступление. Значит, есть не только классовые понятия добропорядочности, но и просто человеческие. Во всяком случае, твоя теория, до которой ты дошел «своим умом», порочна. Преступным элементам, если они и приносят какую-то пользу революции, не место в партии. Повторяю, дружище: коммунисты должны быть чистенькие и добропорядочные без кавычек.

— Это у тебя еще от старой закваски, — пытался возразить Степан Чудаков.

— Старая закваска, Степан Петрович, — взволнованно заговорил Виктор, — очень хорошая закваска. Я не помню, чтобы в нашей партии говорилось, что для борьбы с самодержавием все средства хороши. Нет, средства выбирались. Вот и теперь, — скажи, пожалуйста: почему мы ни в борьбе с Семеновым, ни на Гродековском фронте не отрезали носов и ушей у пленных, не применяли пыток к ним, чтобы выведать у них то, что нам надо было, как это делали Семенов и Калмыков? Почему? Ведь то, что пленные могли сказать, было бы полезно революции, полезно рабочему классу. Почему же мы не применяли таких же методов борьбы, какие применяли они, враги наши? Скажи… Молчишь? Нечего сказать?.. Потому, Степан Петрович, что пытки противны нашему мировоззрению, которое зиждется не только на «экономических факторах», как ты говоришь, а и на идеях гуманизма. Ты, Степан Петрович, сбрасываешь со счетов коммунистического движения идейность. Не превратись, упаси тебя бог, в партийного пономаря. Без идеи партия мертва. Пусть будущее, к которому мы стремимся, будет для нас и для всего человечества золотым сном, золотой мечтой. Не единым хлебом жив человек. Нужна поэзия. Пока снится золотой сон, пока мечтается, поэзия борьбы сохраняется в душе. Вот если останутся одни экономические факторы и в партии расплодятся пономари, тогда поэзия кончится.

— Интеллигентщина! — презрительно пробормотал Степан Чудаков.

— Ты это к чему? К тому, что я говорю, или ко мне лично? Не употребляй этого слова. Ты никого этим не обидишь, а себя унизишь. Я счастлив, что в какой-то мере могу причислить себя к интеллигенции. А знаешь, кто у нас сейчас самый большой интеллигент?

Степан молчал.

— Ленин. Вот кто. Интеллигенция великую роль сыграла в русской революции. Если я сейчас начну перечислять имена великих русских интеллигентов, то я попрошу тебя, Степан Петрович, прежде всего шапку снять. Да. Когда-нибудь напишут историю русской интеллигенции. Ее будет венчать имя Ленина. Да. Это — вершина русской интеллигенции. И весь наш Совнарком сейчас — это, брат, замечательные русские интеллигенты-большевики. Постарайся и ты стать интеллигентом. А что касается идейности, то ты ведь сам насквозь идейный человек. Идея освобождения народа от самодержавия, от капитализма привела тебя к революции, к большевикам. Почему же идея эта должна исчезнуть, если ты понял, как ты говоришь, что коммунизм стал тебе понятен как необходимая форма общественного хозяйства? Что же, по-твоему, коммунизм от этого стал такой же вещью, как сытный обед? Так, что ли? Коммунизм не только экономическая категория, но и идея, мечта. Идея! Великая идея, Степа… Не гаси ты в себе свет, который горит в твоей честной душе. Иди к людям с идеей в сердце, а не только с экономическими категориями.