Читать «Великие дни. Рассказы о революции» онлайн - страница 249

Орочон шел по следу оленя неспешно и размеренно, уверенный в том, что след приведет его к цели. Сопки были уже тронуты осенью. Осень шла с севера. Близилась пора осеннего перелета птиц. Охотник уходил в тайгу и на озера и пропадал по неделям. Кабарга давала мешочек драгоценного мускуса. Изюбр — рога, созревшие свои панты, и тушу, которой человек мог быть сытым неделю. Олень шел впереди него. Бег его делался все замедленней. Когда он изнеможет совсем, охотнику останется всадить меткую пулю в сердце. Вскоре он увидел оленя. Олень уже не бежал, а шел, продираясь сквозь чащу. Панты его отливали золотом. Орочон прикидывал, сколько за них он сможет взять дроби, пороху и буды. Почва становилась все влажнее и мягче. Ноги его в худых унтах стали вязнуть. Он добрел до опушки, пробираясь по свалившимся стволам деревьев. Душная чаща звенела от мошкары. Мошкара садилась тучей на его лицо, но огрубевшая кожи была мало податлива для ее укусов. Человек привычно запух, и узенькие его глаза были зажаты в опухоли. Теперь олень, наверное, застрянет в топи, и здесь он его возьмет.

Орочон дошел до опушки и притаился за деревом. Тут увидел он необычайное дело. Олень зашел в грязь, но не застрял в ней и не изнемог, а начал выбивать в грязи здоровой передней ногой ямку. Когда ямка стала ему по росту, он лег в нее и стал кататься с боку на бок, пока не вывалялся в грязи совсем. И здесь он залег. Охотнику захотелось узнать, что будет делать зверь дальше. Он не убил его выстрелом, а расположился на опушке и приготовился наблюдать. Два дня он сидел на опушке и выжидал, и два дня зверь отлеживался в грязи. На третий день олень встал. Рану его затянуло, и он снова мог двигаться. Он перестал хромать, учуял человека и, прежде чем человек успел выстрелить, в несколько прыжков ушел от него. Орочон подивился, как зверь смог так быстро выздороветь, и даже не пожалел потерянных пантов. Он был охотник, и охотничьи приметы были для него дороже добычи.

Две недели спустя глаз снова изменил ему, и он подранил косулю. Косуля стала так же уходить от него, как уходил олень, и в том же направлении. Он последовал за ней, и она привела его к тому же болоту, где выкопал себе ямку олень. Он снова остался сидеть на опушке, и косуля так же, как и олень, стала кататься по грязи и залегла в ней, положив поверх морду со своими красивыми девичьими глазами.

Охотник опять переждал два дня. На третий день косуля оправилась от ранения и побрела дальше. Ему было жалко ее убивать, хотя это было легко сделать. Видел он затем, несколько месяцев спустя, в бесснежную уссурийскую зиму, как брела к тому же месту подбитая дикая свинья. Она стонала и хрюкала, раскапывая рылом грязь, и грязь эта тоже помогла ей оправиться. Свинью он все же убил и увидел, что первую рану в ее паху почти затянуло.

Орочоны жили вдоль по реке в берестяных шалашах, и сородичи могли приходить к сородичам за сотни верст, как братья. Старики работали вместе с молодыми, пока были силы. Когда силы кончались, надо было умирать. Таков был закон жизни. В шалаше умирал старый орочон, отец охотника. Он ел не меньше семидесяти рыб на своем веку, — это значило: не меньше семидесяти раз он видел ход красной рыбы, — и ноги его, застуженные в жестоких простудах, отказывались служить. Он лежал в шалаше и покорно ждал смерти. Боги были немилостивы, и смерть не приходила к нему. Сыну стало его жаль, и он подумал: если грязь помогает зверю, почему она не может помочь человеку? Он положил старика в бат — выдолбленную лодку и поплыл по реке, чтобы оказаться ближе к звериному месту. Здесь он выволок старика и тащил его на себе целых два солнца. Старик был велик ростом, но тощ, и весили одни его кости.