Читать «Варшава, Элохим!» онлайн - страница 37

Артемий Леонтьев

Несмотря на раздражение, Марек почти богобоязненно положил футляр со скрипкой на комод и, только освободив руки, начал нервно дирижировать, брызжа слюной и потрясая лохматой головой:

– Все, ноги моей больше там не будет. Опять всю ночь играл для этих свиней с их шиксами… Тошнит от вида размалеванных проституток! Ни я, ни моя скрипка больше не будем так унижать себя. Все! Время музыкальных инструментов подошло к концу, буду хлестать их по жопе смычком… сыграю лучше на их похоронах…

Отто шикнул на брата:

– Тише ты, не митингуй в прихожей, дурак…

Дина подхватила, скрестив руки на груди:

– Не выражайся при матери, Марек, непутевый, и не неси чепухи, тоже мне борец! А на что мы будем жить? Клопами питаться? Или твоим красноречием? О матери подумай…

– Да я лучше силой кусок вырву из глоток этих мразей, чем развлекать их, точно шарманщик-попрошайка… Хватит с меня!

Марек скинул пальто и ботинки, рванулся было к столу, но сестра остановила его, выставив перед собой пинцет и блюдце со спиртом. Раскрасневшийся от возбуждения Марек нетерпеливо ждал, пока Дина соберет вшей. Его подвижные и колючие глаза резали воздух, исследуя углы квартиры, коснулись матери, брата, пощупали два куска мыла на столе. Тут скрипач не выдержал и начал вырываться, размахивая руками:

– Ну все, все уже, нет там ничего, кончай свой медосмотр…

Дина дернула брата за галстук, как за поводок, чтобы он остепенился, и как ни в чем не бывало продолжала исследовать его одежду и волосы – так умиротворенно и нежно, словно подмывала младенца.

– Не бузи, ато оставлю ночевать на лестнице, обалдуй… Пока мама полностью не поправится, я отвечаю за уют и чистоту в доме.

При слове «дом» Марек поморщился:

– Дом! С каких пор эта халупа, эта грязная задница, в которую мы переехали, стала для тебя домом?

Сестра не ответила.

Несмотря на беззаботный вид девушки, на ее чуть приподнятое настроение, Отто знал, что это напускное; в душе Дина ежесекундно содрогалась и без конца молилась: о, Яхве, спаси, защити нас – нашу семью и всех евреев, нет… всеживое, все, что свято, сбереги… отведи от нас эту чумную руку, этот рок. Пусть все будет, как прежде. Архитектор понимал: сестренка просто напускает на себя эту личину спокойствия и легкой веселости, дабы наполнить их квартиру мирным воздухом, каким-то созидающим, согревающим электричеством, – напускает ради матери, ради всех домашних, которым хотелось приходить в эту халупу и хотя бы здесь, хотя бы немного чувствовать себя защищенными. Иногда Otto даже казалось, что эта постоянная, нескончаемая молитва проступала в ее зрачках, как святые письмена, будто строчки золотились и теплились, сквозили сиянием, оставляя лазурный шлейф. Архитектору думалось, что, наверное, молитвы всех обожженных войной народов ежесекундно сливаются сейчас воедино этими своими обессмерченными строчками, как нити, они переплетаются в общий канат, словно души всех тех, кому ненавистна война, это неделимое целое, и молитвенные слова, сокровенные, одному Богу предназначенные слова, объединяются где-то в закулисной святой бесконечности, затем, чтобы прикоснуться к Господу и слиться с ним, увековечиться, стать оплотом долготерпеливой силы – преобразующей и разящей силы единого Царства, единого Вседержителя.