Читать «В Крыму (Из записок военного корреспондента)» онлайн - страница 36

И все же множество домов и дач с красивыми балконами и верандами остались целыми. Немцы не успели сделать всей своей гнусной работы. Не успели потому, что танки наши выполняли приказ: не останавливаться! Никто не говорил об усталости. Никто не думал о сне. Ничто не могло остановить наших бойцов.

На центральной улице Феодосии два танкиста сорвали плакат, изображавший немецкого солдата на фоне карты Крыма, пересеченной надписью: «Неприступная крепость».

— Видал? — сказал один. — А теперь они кричать будут, что в Крыму вовсе обороны не было.

— Эх, — сказал другой, — есть тебе охота такую дрянь в руках держать!

И «неприступную крепость» с коричневой рожей немца порвали.

…В Феодоссии среди развалин, по заросшей тропе, я пробрался к памятнику Айвазовскому. Гордо поднята голова художника. Вокруг — много травы и разросшийся куст. Зелень почти скрыла надпись на памятнике: «Феодосия— Айвазовскому».

Художник держит в руках палитру и кисти. Взгляд его устремлен на море. Это он воспел буйную силу волн, разъяренных до пены, в знаменитой картине «Девятый вал».

Теперь кажется, что он поднял кисть, чтобы запечатлеть победную поступь воинов Красной Армии, столь же грозной для врага, как девятый вал. Она освободила город Айвазовского. Она вернула жизнь прекрасным полотнам художника.

С какой радостью встречали жители родных бойцов! Город перенес так много страданий за годы немецкого хозяйничанья в Крыму.

В центре я увидел дом, обнесенный колючей проволокой. Здесь был лагерь так называемых окопных рабочих — молодых девушек из Феодосии и ближних сел.

В этом лагере была девушка Валя Салказина. Она отказалась выходить на работу. Тогда ее отправили в симферопольскую тюрьму.

Седая мать Вали пешком пошла за своей единственной дочерью. Она вымолила у немца-часового согласие устроить свидание.

Немец был маленький и толстый, свинячьи глазки его забегали по скорбной фигуре русской матери. Он коряво сказал:

— Гут, матка. Карош! Золото, матка.

Мать сняла с морщинистого пальца обручальное, столько лет ношеное кольцо. Немец спрятал его в карман и пустил женщину в ворота. За тюремной стеной Салказина нашла труп своей дочери.

Если есть у этого немца мать, хотелось бы подвести ее к трупу ее выродка.

…На углу улицы Ленина стоял старик. Час, второй он не двигался с места. Он смотрел на проходившие войска и, опираясь костлявыми руками на суковатую палку, думал о том, что эти бойцы непременно придут в Германию и освободят из немецкой неволи его внучку Таню.

Так шло возмездие. Катился девятый вал.

Из дневника

13 апреля. Вместе с фотокорреспондентом Ксенофонтоным в каком-то маленьком селе под Судаком слушаем, как гремят залпы московского салюта в честь освобождения Феодосии. Рация генерал-майора Горбачева, командира дивизии, которая упоминается в приказе, старательно удерживает московскую волну.

Эти минуты — лучший отдых для бойцов и командиров, собравшихся вокруг рации. Все рвутся вперед. Николай Ксенофонтов вслух прочел стихи Михалкова: