Читать «В горах Памира и Тянь-Шаня» онлайн - страница 46

Я непрерывно получал от него такие записки: «Кто из членов Моссовета первый побывал за 84° северной широты?», или: «Как ты считаешь, какой был главный недостаток Пржевальского?», или: «Отрезали уши Семенову-Тянь-Шанскому или нет?» Потом выяснилось, что севернее восьмидесяти четырех градусов первым побывал Нансен, выбранный в почетные члены Моссовета за помощь голодающим русским детям в первые послереволюционные годы, и что главным недостатком Пржевальского было то, что на охоте он не знал удержу и стрелял беспрерывно, пока были патроны.

Мы оба после окончания школы не попали в вуз, и я пошел на лесопильный завод, а он сразу уехал коллектором в экспедицию. Когда он прибежал сообщить мне о том, что уезжает, он светился от счастья. Я мучительно ему завидовал, но все же решил пробиваться в вуз.

Перед отъездом мы с ним говорили только об экспедициях и вообще находились в каком-то экспедиционно-бредовом состоянии. Мне до сих пор стыдно этого, но в те дни нас дважды можно было видеть на Елагином острове, увешанных ледорубами и высотомерами. Какое ужаснейшее пижонство! Какими мы были идиотами!

Потом он уехал, а когда вернулся, его рассказы были потрясающими, с таким азартом он рассказывал. Иногда даже, пожалуй, с излишним азартом. Как-то раз в пылу рассказа за чинным семейным столом, где в числе приглашенных были и знаменитости, он, увлекшись, выругался. Отец воздел свои руки, мать зажала себе рот, мертвое молчание воцарилось над этим сверхинтеллектуальным обществом. Но это мелочь, а вот от людей я знал, что он молодец, что он в экспедиции работал как дьявол.

Через некоторое время ему снова нужно было уезжать, но он заболел. Называли разные болезни, но точно никто ничего не мог сказать. Проходил месяц за месяцем, а ему становилось все хуже. А потом стало так плохо, что он уже не мог даже сам садиться в постели. Я заходил к нему, но не часто. Трудно объяснить почему. По-видимому, я слегка завидовал ему и немного стеснялся. Может, считал неудобным навязываться. Только после я понял, как он был одинок в это время. Но выдержка у него была чудовищная. Он никогда не говорил о своей болезни.

Между тем ему становилось все хуже. Видимо, в организме шел какой-то процесс. У него вырезали часть ребер. Процесс продолжался.

Я видел его последний раз, когда он только что перенес вторую операцию. Он был румяный и бодрый.

— Ты знаешь, — сказал он, — я впервые за эти полтора года, что лежу, почувствовал, что начинаю поправляться.

Минуты через две меня заставили уйти.

Я ушел, а он ночью умер. Его жизнерадостность накануне объяснялась просто: ему сделали укол морфия. Мне до сих пор стыдно. Почему я не ходил к нему, когда ему было так плохо? Ему досталась только одна экспедиция и после этого — смерть. Но какую же выдержку он показал и какие мог бы совершить дела, если бы ему достались и следующие экспедиции!

Географ

Другой портрет из экспедиционной галереи.

Это небольшой человек с бородой и горящими, как уголья, глазами. Зимой, когда он не в экспедиции, он читает лекции. Причем свои лекции — а он читал в вузах разных городов — он читает не в крахмальном воротничке и не стоя за кафедрой. Читает он в свитере или другом костюме с экспедиционным оттенком, сидя на кафедре с трубкой в зубах.