Читать «Буква на стене» онлайн - страница 9

— В том квартале, — ответила она. Голос суда и судьбы. — Которого зовут Финч.

— Вы видели, что он убивал раввина? — спросил Карелла. — Вы видели, как это было?

— Нет. — Она замолчала. — Но я сердцем знаю, что это он…

— Как вас зовут, мэм? — спросил Мейер.

— Ханна Кауфман, — ответила она. — Я знаю, что это он. Он говорил, что сделает это, и вот он сделал это.

— Что, он сказал, сделает? — терпеливо переспросил старую женщину Мейер.

— Он сказал, что будет убивать всех евреев.

— Вы слышали, что он это говорил?

— Все слышали его.

— Его фамилия Финч? — спросил Мейер. — Вы уверены?

— Финч, — подтвердила женщина. — В том квартале. Над кондитерской.

— Что думаешь? — спросил он Кареллу.

Карелла кивнул:

— Проверим его.

Глава 4

Если Америка — плавильный котел, то 87-й участок — самый его тигель. Начнем с реки Херб — северной границы территории участка. Первое, что мы увидим, — аристократический район Смоук-Райз, где обитатели белоснежных особняков живут в безупречной протестантской респектабельности, отгородившись от прочих ухоженными газонами и частными дорогами и наслаждаясь красивейшим видом на город. Выйдем из Смоук-Райза и перейдем на когда-то роскошную улицу Силвермайн-роуд, где белые престижные жилые дома уже давно начали поддаваться гнету времени и напору наползающих трущоб. Здесь все еще живут крупные служащие с доходами до сорока тысяч долларов в год, но и тут уже все ветшает, а на стенах домов начинают малевать лозунги и непристойности, которые тщетно стирают прилежные дворники.

Ничто так не вечно, как заборные надписи.

Силвермайн-парк расположен южнее этой улицы. Никто не отваживается входить в него ночью. Днем же парк заполнен боннами, покачивающими сверкающие голубые детские колясочки и праздно болтающими о том, когда же они последний раз были в Швеции. После захода солнца даже влюбленные не войдут в парк. Дальше к югу — Стэм. Этот взрывается огнями, не успеет зайти солнце. Кричаще-яркий, сияющий лампами дневного света; китайские ресторанчики чередуются тут с еврейскими кулинарными магазинами, подозрительные пиццерии — с греческими кабачками, зазывающими на танец живота. Облезлая, как рукав бедняка, Эйнсли-авеню пересекает центр округа, стараясь сохранить давно исчезнувшее достоинство своих величественных, но грязных жилых домов, меблированных комнат, гаражей и старорежимных салунов, где полы все еще посыпают сырыми опилками.

Калвер-авеню со стремительностью нечистой силы становится все более и более ирландской. Лица, бары, даже здания кажутся нездешними, как будто их украли и перенесли сюда из центра Дублина, но уж тюлевых занавесок в окнах здесь не увидишь. Бедность неприкрыто смотрит на улицу, задавая тон всей остальной части округа. Бедность сутулит спину ирландца с Калвер-авеню, оставляет следы своих когтей на белых, смуглых, коричневых и черных лицах пуэрториканцев на Мейсон-авеню, вползает в постели шлюх на Виа-де-Путас и проталкивается в самый настоящий плавильный котел — городские закоулки, где бок о бок живут представители разных национальностей — нераздельно, как любовники, и ненавидя друг друга, как враги. Именно здесь жестокая нужда заставляет пуэрториканцев и евреев, итальянцев и негров, ирландцев и кубинцев сбиваться в гетто, пестрый состав которого уже не поддается описанию, превращаясь в бессмысленную путаницу разрозненных генов.