Читать «Бессонная память» онлайн - страница 8

Я скорее о том, как баня, эта “бина”, предназначенная для мытья, – сюда относятся и фронтовые бани, только брезентовые, со скудной теплой водичкой, – от рождения до старости смывала с моих костей пот, грязь, ласкала мое тело пахучим веником, лечила и продлевала мне жизнь. А порой она не только мыла и лечила, но и могла покалечить или убить…

Вероятно, я был зачат в деревенской бане. (Целомудренный читатель поморщится: зачем писать об этом?!) А для меня, многогрешного в зачатии детей, будь то в бане, на перине или на сеновале, в этом нет ничего постыдного. Ведь это наша природа, любовь, продолжение рода. Родился и пригодился.

Я еще подростком слышал от взрослых мужиков, что баня – это фабрика для производства детей. В двадцатые годы двадцатого века во всей России, по всем деревням, густо дымили трубы этих “фабрик” и молодые мужья стругали и стругали будущих человечков. А бабы были плодоносны, рожали много мальчиков. Старики говорили: это к войне, перед германской тоже так было. В двадцать шестом родился я, а в сорок третьем, прибавив себе год, уже стоял в строю.

В детстве баня казалась мне местом таинственным и нечистым. Стоит на задворках избушка с единственным маленьким оконцем, куда я боялся заглядывать. А когда мылся, парился с отцом, с опаской поглядывал под полок, откуда, казалось, вот-вот высунется страшная рожа шайтана. Как верили люди – хозяина бани.

Первая попытка “хозяина” убить меня случилась в годы моего горького сиротства. Свою баньку-развалюшку мы не топили, мать лежала больная, дров не было, мылись у соседки, тети Каримы. Я попарился на полке, затем, сидя на полу, стал плескаться из тазика. Вдруг потемнело в глазах, и в обморочной тьме замелькали искорки, грудь заложило тошнотой, и я почувствовал, что тело мое слабеет и сознание меркнет. Тогда я еще не знал, что, если вьюшку на каменке задвинешь преждевременно, когда в топке остаются горячие угли, в бане соберется угарный газ. Не знал также, что газ держится внизу, а если мыться на полке, не угоришь.

Теряя сознание, все же пытался надеть штанишки, а то найдут, а я без штанов. Одну штанину с трудом натянул, сделал шаг к двери, дальше ничего не помню. Очухался от нашатырного спирта дома на нарах. Оказалось, тетя Карима заглянула в баню и нашла меня, лежащего на полу. Потом она рассказала, что я уже был мертвый и, если бы не она, совсем помер бы. А я думал, что это подстроил мне “хозяин”, чтобы не мылся в его бане. А мама сказала, что кто-то нарочно рано закрыл вьюшку, чтобы сжить меня со свету.

После смерти родителей мы, трое ребятишек, мне, самому старшему, одиннадцать от роду, остались круглыми сиротами. Все вокруг как замерло, опустело, игры, купание в реке и рыбалка перестали быть жизнью, тоска с утра до вечера. Не выдерживая сиротской безысходности, я уходил за деревню, туда, где на перегнившем навозе вымахал бурьян в человеческий рост, находил укромное место в дурном сорняке и хотел там умереть, как умирают престарелые собаки, подальше от людей. Ложился, засыпал, пока не поднимал вечерний холод. Особенно тоскливо было в осенние дни, когда моросил нудный дождик и пустыри за деревней делались неприютными.